– Он не участвовал в процессе, – негромко произнес Зейн, играя с волосами Кэтрин. – Это делали его охранники. Но он всегда смотрел.
– Зейн, – прошептала Кэт, поворачиваясь так, чтобы видеть его лицо. – Мне жаль. Это ужасно.
В памяти ее снова всплыли рубцы, пересекавшие спину Зейна, и она подумала: каково ему пришлось, мальчику, оторванному от всего, что он некогда знал, привезенному в незнакомую страну человеком, которого нельзя было назвать любящим отцом.
– Не нужно меня жалеть, – ответил Зейн, проводя большим пальцем по ее щеке и шее. – Это было давно.
– Все равно. Он же был твоим отцом… и чудовищем.
Зейн, к удивлению Кэтрин, покачал головой:
– Нет. Его просто воспитали в вере, что все, что бы он ни захотел, может принадлежать ему по праву правителя. А не получив то единственное, чего ему хотелось, он потерял рассудок. – Зейн вздохнул. – В конце концов я понял, что он не хочет причинить боль мне, его целью была она.
– Твоя мать? – спросила потрясенная Кэт.
Зейн кивнул.
– Он повторял мне снова и снова, что она напрасно оставила его, ведь он любил ее больше жизни. Я не понимал, – он вновь вздохнул, – как это вообще возможно, уж слишком разрушительными казались такие чувства. Я думал, что он просто похитил меня, и, конечно, ненавидел его, потому и продолжал убегать, что было глупо, учитывая последствия.
В голосе его Кэт почудились виноватые нотки, что было странно. Нежно погладив Зейна по щеке, она заглянула ему в глаза.
– Неудивительно, что ты убегал. Ты хотел вернуться домой. И конечно, ты не заслуживал такого наказания.
Зейн накрыл руку Кэт своей ладонью.
– Оно было жестоким, – согласился он, горько улыбаясь.
– Почему ты улыбаешься? – удивленно спросила Кэтрин.
– Ты и впрямь хочешь услышать мою историю?
– Да, очень, – с энтузиазмом отозвалась Кэт, не веря своему счастью: неужели Зейн наконец ей расскажет о себе?
– Зачем это тебе?
Кэт решила не говорить правды – которая заключалась в том, что ей было не все равно, – ведь, что бы между ними ни произошло, незачем вынуждать Зейна к признаниям, на которые он не был готов.
– Ты так и не отказалась от идеи сделать меня главным фокусом твоей книги о Нарабии? – спросил Зейн.
Однако Кэт этот вопрос удивил – она вообще не была уверена, что ее волнует судьба проекта. Гораздо больше ее интересовала история шейха – то, что сделало его таким. Пожалуй, за этим она и приехала прежде всего. Но Кэт не собиралась показывать своего удивления и рассказывать правду, сейчас можно было воспользоваться предположением Зейна, не выдавая своих чувств.
– Да, я по-прежнему считаю, что это самый эффектный способ подать историю твоей страны.
– Ты, похоже, хочешь напугать людей, – покачал головой Зейн, но Кэт видела, что он всерьез задумался над ее словами.
– Правда часто пугает, – заметила она. – Но что бы ты ни рассказал, окончательное решение остается за тобой. Ты будешь редактировать книгу, и туда не попадет ничего, чего бы ты не хотел.
Она, однако, понимала, что вне зависимости от того, что в итоге окажется в книге, для Зейна это большой шаг – раскрыть душу. И уже чувствовала вес ответственности, которую на себя берет.
– Ну, хорошо, – произнес наконец Зейн, слегка отодвигая Кэтрин в сторону – теперь она была прижата к его боку и не видела его лицо.
– Моя мама не была очень-то хорошей матерью. Она любила вечеринки, и, по мере того как я рос, страсть эта ее лишь росла. Мы выехали из милого домика на Голливудских холмах и очутились в обшарпанной квартире на бульваре Вилшир. Когда мне исполнилось четырнадцать, я уже выучил последовательность действий, требуемую, чтобы вытащить мать из очередного притона и привести домой. Она потеряла свою привлекательность – а это означало, что никто больше не хотел нанимать ее, хотя этому немало поспособствовало и то, что она заработала себе репутацию актрисы с несносным характером. Я устроился на вечернюю работу в корейский продуктовый магазин, но даже это не приносило достаточного количества денег для оплаты аренды. – Зейн вздохнул, и, когда продолжил, в голосе его еще отчетливее зазвучали нотки вины. – Я знал, что мой отец какая-то важная шишка. Шейх, король или кто-то в этом роде. Знал, потому что мать, напиваясь, начинала рассказывать о нем и о Нарабии, о золотом дворце, где она жила королевой, о том, что я его наследник и могу претендовать на большое состояние. Я нашел о нем как можно больше информации – и поначалу попросту не верил в правдивость всего этого. Но все же думал, что, если он способен нам как-то помочь… я просто был в отчаянии. Мы с матерью чуть ли не дрались каждый день. Я говорил ей ужасные вещи – как я ее ненавижу, как мне было бы лучше без нее. Мне было четырнадцать, и ноша ответственности была для меня слишком тяжела. Однажды мы поссорились очень крупно – я так обозлился, что вылил все остатки алкоголя, что прятала по дому мать. Она плакала и говорила, что я такой же тиран, как и отец, а я рассмеялся и сказал, что лучше буду жить с богатым тираном, чем с такой никчемной пустышкой, как она.
Зейн напрягся, и Кэтрин, почувствовав это, положила руку ему на грудь, стараясь отогнать горькие воспоминания.
– Можешь не продолжать, – сказала она.
– Нет, я расскажу все, – возразил Зейн, поглаживая большим пальцем ее ладонь. – Ну так вот, наутро она страдала от жестокого похмелья и белой горячки – но вместе с тем впервые за много месяцев была относительно трезвой – и плакала, просила у меня прощения… – Зейн вздохнул, и его боль отозвалась в сердце Кэт. – Но я не мог ее простить и ушел в школу даже не попрощавшись. В тот же день меня на улице поймали люди отца – и больше я мать не видел. Спустя два месяца она умерла от передозировки наркотиков. Отец показал статью в газете. И с тех пор я прекратил попытки убежать из дворца. – Зейн замолчал, и в комнате повисла гнетущая тишина. – Потом я даже начал прислушиваться к словам отца. Его, конечно, нельзя было назвать любящим родителем, но стоит признать – деньги больше не были для меня проблемой. Так что, наверное, я получил то, что сам хотел. Пострадала моя мать, а не я.
Кэт подняла голову и взглянула на Зейна: в глазах его она увидела стыд и сожаление.
– Эй, почему ты плачешь? – нахмурился он, стирая пальцем слезинку с ее щеки.
Кэт вытерла глаза кулаком, ругая себя за несдержанность, в горле стоял ком, и трудно было вымолвить даже слово. Ей было жаль Зейна, который, очевидно, до сих пор винил себя за то, что случилось с матерью после его отъезда. Но она не знала, как сказать ему об этом.
– Просто очень грустная история.
– Я предупреждал.
Кэт задумалась, она понимала, что в случившемся нет вины Зейна. То, что произошло между его родителями, превратив любовь в яд, отравляющий взаимоотношения, не было связано с ним. Но если ему сказать, он все равно не поверит, слишком долго он прожил с чувством вины на сердце.
