Роузвуд будто вымер. В преддверии непогоды горожане поспешили укрыться в домах, собаки попрятались в подворотнях. Лишь изредка какая-нибудь шавка, особо ответственная за хозяйское добро, лениво тявкала, заслышав стук каблуков по мостовой. Тоскливо скрипели ненужные в опустевшем городе вывески над дверями пабов, мастерских, магазинов. Птицы лишь изредка высовывали клювы из-под крыш, словно пробовали на вкус ветер. И только розы, казалось, стали ярче, светясь праздничной палитрой в серости непогоды.
Айвену хотелось просто пройтись по пустому, сумрачному городку. Думал, что прогулка поможет рассеять сомнения, побороть искушение и привести в порядок чувства. Шёл без особой цели, медленно переступая ногами по мостовой, сбрызнутой первыми каплями дождя. Взгляд баронета рассеяно скользил по камням, отшлифованным за сотни лет подошвами горожан. Он даже забыл про Джона-Джеймса, сопение телохранителей перестало пробиваться в сознание. Айвен не знал, чего больше боится – нарушить слово, отказавшись жениться на Луизе Браун, или никогда больше не встретиться с Джипси. Тот мир – загадочный, прогрессивный – манил его. От былого равнодушия не осталось и следа. Айвена жгло любопытство, которое он, впрочем, обозначивал другим словом: любознательность. Интересовало всё: и наука, и техника, и устройство общества. Хотелось больше узнать о тех изменениях и грандиозных постройках, подобных институту, каких наверняка было много в мире Джипси. Как изменился человек, какой он в том мире? Есть ли у них семья, забота о близких, любовь?
Подумав о любви, Айвен мысленно застонал. Он не хотел жениться, не хотел не из-за Луизы, она оказалась вполне подходящей парой для того баронета, каким он был ещё месяц назад. Нет, он был готов нарушить слово из-за Джипси – чуждой, чужой, загадочной, недосягаемой. Ему, человеку, чурающемуся соперничества, всегда презиравшему тех, кто с готовностью отзывается на вызов, сделан ли он судьбой, или человеком, далёкая женщина из другого Роузвуда стала таким вызовом. И Айвен ясно понимал, что готов принять его.
Он шёл сквозь непогоду, раздираемый противоречивыми чувствами. Пытаясь разобраться, баронет ещё больше запутался. Рука коснулась холодного металла, и молодой человек, невольно вздрогнув, увидел, что пришёл к церкви. Потянув тяжёлое медное кольцо, он вошёл внутрь, растворяясь в запахе ладана и полумраке храма.
Зажженные свечи мерцали в глубине зала, но без газовых рожков не могли разогнать темноту. В лёгком сумраке церковь казалась ещё более таинственной и – святой.
Айвен с минуту смотрел на алтарь, потом спохватился и, торопливо перекрестившись, подошёл к священнику.
– Слушаю тебя, сын мой, – произнёс служитель церкви, улыбаясь.
– Святой отец, – баронет нарушил долгую паузу, – я встретил человека, который не верит в непорочное зачатие и отрицает святость Девы Марии.
– А во что верит этот человек? – задал вопрос священник, продолжая зажигать свечи. Айвен, заворожено глядя на вспыхивающие огоньки, немного помолчал, потом неуверенно продолжил:
– Сначала мне показалось, что ни во что. Но потом я понял, этот человек верит в науку. Верит в то, что всё в жизни можно измерить, просчитать, вычислить – даже саму жизнь. Верит в то, что причина всему – материя.
Перед глазами встало полупрозрачное лицо Джипси. Айвен зажмурился, опасаясь, что сейчас снова впадёт в транс и начнёт разговор с ней, забыв, где находится.
Но служитель церкви задал вопрос, вернувший Айвена в реальность.
– Этому человеку помогает его вера?
Айвен задумался. В мире девушки, которую зовут Кэтрин, и которая по-прежнему отзывается на детскую кличку Джипси, всё логично и правильно. И пока это действительно так, то с Джипси всё в порядке. Да, её логика и её материализм помогают ей поддерживать душевное равновесие.
– Да, – сказал он, – да, у этого человека спокойная, логичная и очень основательная платформа веры, которую невозможно поколебать ничем.
– Но, простите, воспользуюсь вашим выражением: а ваша «платформа веры» трещит по швам? Разваливается, столкнувшись с чужой? – Святой отец снова улыбнулся, будто ему заранее известно, что скажет посетитель, и предстоящий разговор до самого последнего слова не был тайной. Возможно, так оно и есть, и Айвен не первый, кто-то уже обращался к священнику раздираемый подобными сомнениями.
– Но как можно жить, исключая уникальность святости? – Баронет, устало сгорбившись, присел на ближайшую скамью. – Как можно так верить?
– А как верите вы, господин баронет? – спросил священник.
– Я верю всей душой, и не понимаю этого вопроса, – прямо, как на исповеди, ответил молодой человек.
– Да, вы с детства привыкли верить в то, чему вас учили. И ваша вера не менялась, она принималась как данность. Готов поспорить, что сегодня вы впервые задумались над вопросами веры. А вера… она порой бывает и абсурдной. Вот, к примеру, если вы верите в то, что вы – собака, то неудивительно, если будете бегать на четвереньках, лаять на прохожих, и закапывать косточки в укромных местечках, – святой отец присел на другую скамью, напротив знатного прихожанина. – И есть такие, и они счастливы – в клиниках для умалишённых. Поверьте и вы в это, и скажите мне, как скоро начнёте лаять, сэр Чемберс? – Айвен невесело усмехнулся в ответ. – Да, – кивнул священник, – смех правилен: такое поведение естественно только в Бедламе, но я не о том. Вы будете искренне удивляться, зачем близкие разрушают ваше счастье? А родные будут лечить вас – и верить, что помогают несчастному вернуться в мир. И тоже будут счастливы своей верой. Вера, сын мой, является фундаментом, на котором выстраивается дом всей жизни. И если вера крепка, то спокойно смотришь на разнообразие других домов, на разные стили и архитектурные изыски, пусть даже самые смелые. Дом крепок, пространство вокруг него благоприятно, а фундамент никогда не пойдёт трещинами. А если вера дала трещину – что ж, предстоит поменять всю жизнь – согласно либо потере веры, либо обретению новой; либо залить эту трещину, пока не рухнул весь дом. Только порой дом веры зиждется не на фундаменте, а на зыбком песке. Что тут поделать? Болезнь веры – не столь редкое в наше время состояние. Многие вот верят, что делают доброе, если, живя на грани голодной смерти, каждый день откладывают на счёт лишний пенс, а другие считают себя праведниками, напротив, не имея ничего и нищенствуя, хотя Бог наградил их здоровьем и талантами.
– Вы правы, – задумчиво произнёс Айвен, – после разговора с этим человеком мне показалось, что моя жизнь сейчас разлетится на куски, потеряет смысл и цену.
– Люди верят по-разному и Боги у них разные. Но если веруешь, то истинную веру поколебать невозможно. Истинная вера спокойна и милосердна. Лишь суеверия слабы и воинственны.
– Во что же верить мне? – Айвен совсем растерялся.
– В Любовь, – ответил святой отец и улыбнулся – тихо и кротко. – Перечитайте Библию, только не торопясь, вдумчиво. Первая к коринфянам. Послание апостола Павла, главу тринадцатую. Помните? – Баронет потупился, но священник нараспев прочёл:
