Вновь вибрации. Занавес беспамятства, приоткрытый на мгновенье, опустился. Темнота перестала быть мраком, сжирающим сознание. Черная пелена будто колыхалась, рвалась, сквозь неё иногда просвечивали лица. Кажется, знакомые, но он не мог утверждать, что знает этих людей. Лица размывались, уплывали, и Айвен смотрел на потолок. Не понимал, далеко или близко лепные украшения и лампы, но продолжал смотреть вверх, будто чего-то ожидая. Тело стало тяжёлым, конечности налились свинцом, тянули вниз. Тело давило его. Стараясь освободиться от тяжести, шевельнулся. Стало легче. Дёрнулся… Раз… Другой… С удовольствием встал, ощущая пьянящую, головокружительную лёгкость в только что неподъёмно-одеревеневшем теле…
Темноту прорезал лёгкий, спокойный свет, и Айвен радостно потянулся к лучу, поплыл, чувствуя правильность происходящего. Тут же обнаружил, что не одинок. Фигуры в бесформенных балахонах поддерживали его с четырёх сторон. Заглянув им в лица, баронет сначала оторопел от ужаса, попытался вырваться, но тут же пришло понимание: эти четверо не страшные, но и не красивые. Они просто другие – и он успокоился…
Свет приближался. Айвен посмотрел вниз – на широкой кровати со снятым балдахином лежал человек. Это был тоже он. С безразличием смотрел, как корчится в судорогах, хрипит он – другой. Чувствовал ужас, панический, животный ужас умирающего тела. Будто тот, тяжёлый, больной, пытаясь вдохнуть воздух, хотел вернуть назад его – обновлённого, лёгкого. И если ему это удастся, то, воссоединившись, он будет жить. Почему так происходит, задумываться не стал, и мучения его двойника – там, внизу – не трогали Айвена, скорее, вызывали лишь отстранённое любопытство. Какая-то связь всё же осталась: он чувствовал бьющуюся в мозгу двойника панику смерти. Да, тело сейчас умрёт, и это тоже он – Айвен Джошуа Чемберс. Обнаружив, что может смотреть во все стороны сразу, Айвен вгляделся в луч белого света и там, в самом его начале, увидел Джипси. Она улыбалась, приветствуя, ожидая, она звала, манила… Он потянулся к любимой, но полный горя крик внизу, сорвавшийся в рыдания, нарушил счастливый покой.
Луиза… Крошка Лу… упала ему на грудь – тому Айвену, что хрипел на кровати, не в силах сделать глотка так нужного его телу воздуха… Вот подошёл Джейкоб, взял дочь за плечи, отрывая от умирающего… Священник из Роузвудской церкви… читает молитву… Вытянувшись в струнку, с подсвечником в руке, у изголовья стоит бессменный Эндрю – как всегда в парике, при полном параде. Он даже не утирает слёзы, струящиеся по застывшему чопорной маской лицу… Вот коротышка-доктор, отворачиваясь, собирает чемоданчик. На маленьком стульчике рядом с кроватью, уткнув лицо в платок, тихо плачет мать Луизы Браун, оплакивая не умирающего, а разделяя дочкино горе. Непонятно как затесавшийся сюда Билли смотрит на баронета и тихо шепчет, что смерти нет, что повезло умереть таким молодым, но никто, кроме самого Айвена его не слышал…
– Айвен!!!
Луиза Браун билась в истерике. Сильные руки отца встряхнули несчастную невесту, поставили на ноги. Джейкоб словно пушинку оторвал её от пола, вынес дочь из спальни.
И Айвен – тот, что парил вверху, в белом свете безусловного, естественного счастья, что почти перестал быть человеком, вдруг ощутил сильнейшую связь с происходящим внизу. Со всеми, кого собрался покинуть. Вспышкой возникла мысль: «Я должен… Я дал слово». Тут же боль тела передалась ему… Жажда воздуха, жажда жизни, долг чести… Всё смешалось, слилось в одно непреодолимое: «Жить!»
Четверо в балахонах безразлично помогли ему опуститься.
Айвен Джошуа Чемберс, баронет, зашёлся в кашле – торопливом, сильном. Он судорожно сжал руки, запрокинул голову, выгнулся дугой, но как-то сумел сделать глоток воздуха, потом другой, третий.
«Воды…» – слетело с сухих, растрескавшихся губ. Едва слышно, но верный Эндрю тут же поднёс стакан. Приподняв голову хозяина, влил несколько капель. И, прежде чем вытянуться в струнку, перекрестился, забыв, что держит в руке подсвечник. Билли, увидев как Эндрю, делает подсвечником крест, засмеялся. Доктор выронил чемоданчик, застывшие в растерянности слуги, вздрогнув, кинулись собирать рассыпанные инструменты. Вынося плечами двери, влетел Джон, или это был Джеймс, и тут же пропал. Но спустя какое-то время появился всклоченный, потный Джейкоб.
– Ну, что я говорил? Жить будет! Будет жить… – и рухнул в кресло, зашедшись в приступе кашля.
***
– Сильно. Дедушка, я сначала удивилась, что ты взял за основу столь банальный образ – белый свет на входе в тоннель, но рассказал сильно. Я едва не заплакала.
– Ты считаешь белый свет галлюцинацией?
– Да, – кивнула Кэтрин. – А разве может быть иначе? Нет, я верю в Бога, но мне кажется, что жить надо сейчас. Что после того, как я умру, ничего не будет. Всё, мир кончится – для меня, по крайней мере. Вот если бы кто-нибудь вернулся с того света и рассказал, что душа продолжает жить, я бы поверила. А так, без свидетельств очевидцев… Твоё описание клинической смерти завораживает, но всё же хочется дослушать историю… – девушка усмехнулась, – как бы, любви… того Айвена и Луизы. Прости, но на фоне услышанного никак не могу сказать – твою и бабушки.
– Что ж, понимаю. Порой правда столь невероятна, что разум невольно начинает искать объяснения. И сравнение с фантастическим романом правомерно. А любовь того Айвена и Луизы Браун всё же была, хоть ты в этом и сомневаешься. Когда к Айвену вернулось сознание, он увидел склонившуюся над ним Луизу…
***
Сознание вернулось внезапно, толчком.
– Джипси…
– Лежи, лежи, милый. Это я, Луиза.
– Луиза… где я?
– Ты дома, в Роузвудском поместье.
Айвен огляделся – да, он у себя в спальне. За стеклом хмурый день. Дождь стучит в окно. Осень? Или всё ёще продолжается тот дождливый день? Что случилось? Ах да, помолвка… Неужели ему стало плохо в церкви и Джон-Джеймс доставили его в поместье? Нет-нет не то… До церкви они так и не добрались. Он побежал к Проклятому берегу… Значит, ему стало плохо на мостике через Серпентайн, и ребята доставили его в поместье… А как же дисколёт? Битва в парке? Или всё это ему привиделось? А путешествие по Институту Высоких Энергий? А Джипси? Джипси? Кажимость?
– Я сейчас позову доктора, – Луиза метнулась к двери, подол её платья взлетел и опал. Баронет обратил внимание на цвет, коричневый, с чёрными переливами. Лениво подумал, что ей не идут тёмные наряды. – Доктор Левинсон, – Луиза, распахнув дверь, замерла на пороге, – доктор Левинсон, Айвен очнулся!
В спальню впорхнул плотный человечек с обеденной салфеткой за воротником. Подкатился к кровати и тут же зачастил:
– Очнулись? Ну, молодцом, молодцом! – при этом он умудрился пощупать пульс, заглянуть в глаза и просмотреть записи в блокноте, небрежно брошенном на небольшом столике, уставленном склянками с лекарствами и пару раз вытереть рот углом салфетки.
– Ну, вот теперь больной явно пойдёт на поправку, – возвестил он и тут же засеменил к двери: – С вашего позволения, я закончу трапезу. Сегодня ваша кухарка просто превзошла себя!
