– Никаких ужасов нет, и уже давно. Все гуманно, и никаких смертей. Ты же знаешь!
– И все равно я не хочу. Мне нечего здесь делать, с той самой ночи.
Она попыталась освободить свою руку из теплых пальцев бессмертной, но та удержала ее.
– Подожди! Я знаю, что ты скучаешь по нему. Я тоже скучаю. Мы все скучаем. Но… что если после смерти ничего нет? Ни рая, ни ада, ничего.
Лицо женщины, прикованной к постели, стало торжественным. Мгновения повисшей тишины нарушал только писк больничных приборов, которые поддерживали и контролировали хрупкую жизнь больной.
– Значит, я отправлюсь в это ничто следом за ним. И буду надеяться, что ты все же ошибаешься, и я снова смогу встретить Алекса. Там, на другой стороне.
Кристина вздохнула и отвернулась к окну, но руку Ники не отпустила. Большим пальцем она осторожно погладила ее кожу, никак не желавшую согреваться.
– Просто мне кажется, – она осеклась и несколько раз часто моргнула, поджав губы, – мне кажется, еще рано. Ты слишком торопишься. Побудь с нами еще какое-то время, ведь твоя цель никуда не исчезнет от этого. Мертвые могут и подождать, разве нет?
Ника неосторожно вздохнула и тут же поморщилась от резкой боли в груди, которая то затихала, то накатывала на нее снова.
– Я бы и рада, но боюсь, это невозможно. Сердце… оно износилось раньше времени. Врач говорит, это из-за неких внутренних факторов, из-за моих эмоциональных переживаний. Плюс, конечно, наследственная предрасположенность, но мы-то понимаем… – она печально улыбнулась и продолжила. – Доктор говорит, что у меня велик риск не пережить операцию. И знаешь, я рада. Пусть все будет так. И ты, пожалуйста, не говори ничего, не расстраивай меня, ладно?
Она с надеждой посмотрела на бессмертную, та кивнула.
– Хорошо. Я тогда ничего не буду больше говорить. Просто знай, что я буду скучать.
Вероника улыбнулась и нараспев сказала:
– До-о-олго-долго. Скучай по мне подольше и живи, как можно дольше. Вы с Германом ведь сможете присмотреть за моим сыном?
– Конечно. На этот счет можешь не волноваться. Кстати, я всегда хотела спросить, почему ты выбрала для него такое имя? Марк. Очень похоже на имя того, кто причинил тебе и нам всем огромное зло.
Ника кивнула.
– Да, я назвала сына в честь убийцы его отца, Алекса. Потому что мертвых не вернуть, а моя злоба ничего бы не исправила. Я хотела, чтобы это имя очистилось. Это знак моего прощения и примирения.
Кристина улыбнулась и крепче сжала ладонь подруги, ее взгляд чуть затуманился от слез.
– Ты святая, Ника.
– Нет, не святая. Я обычный человек, – в ответ снова слабо улыбнулась подруга.
Вдруг она замерла и зажмурилась, точно от бесшумного выстрела, пробившего брешь в ее груди. Ее холодная рука крепко впилась в ладонь Кристины.
– Что? Что, Ника?! Врача?
Но женщина только мотнула головой в знак протеста и процедила сквозь сжатые челюсти.
– Нет. Все хорошо. Хорошо… все…
Мерное попискивание превратилось в ровный непрерывный писк, экран показал прямую линию, рука Вероники ослабла и разжалась. В первый миг Кристина вскочила и бросилась к двери, но затем остановилась. Она вернулась к постели, закрыла навсегда замершие веки подруги и поцеловала ее в еще теплый лоб.
За дверью раздались спешащие шаги, и через несколько секунд в палату вбежал врач и медсестра. В суматохе Кристина выскользнула в коридор и встала, опершись спиной о стену. Марк стоял возле двери, и лицо его на глазах становилось трагически бледным. Он был нестерпимо похож на отца, только черты чуть мягче и тоньше, немного мамины. В пронзительно серых глазах разверзалась бездна, но молодой бессмертный молчал и не смел двигаться с места. Мужской голос в палате произнес:
– Запишите время смерти.
– Марк, – тихо сказала Кристина водителю, – иди. Попрощайся с матерью.
Сама она отстранилась от стены и пошла по коридору к выходу. Все вокруг казалось каким-то нереальным. Бессмертная не плакала, но испытывала странное чувство утраты, светлое, легкое. Будто ты потерял что-то, что никогда тебе и не принадлежало, и ты всегда это знал и где-то в глубине души был готов. И все же ей казалось, что это только сон. Ноги сами несли ее на улицу. Она замерла только в холле, всего на секунду. Ей почудилось, что она увидела кого-то знакомого.
Черные волосы, коротко стриженные на затылке и непослушные, свободно вьющиеся на макушке. У парня в руках был черный мотоциклетный шлем, на нем самом – защитная мото-куртка. Он что-то спрашивал на стойке администрации. Под взглядом Кристины начал оборачиваться. Худая острая скула. Уголок черной прямой брови. Точеный профиль. Администратор что-то сказала ему, он кивнул и быстро ушел. Видение растворилось. Кристина тряхнула головой, будто прогоняя остатки сна, и покинула здание.
На парковке Герман курил и ждал ее.
– Ну что? – негромко спросил он.
– Все.
Он подошел и обнял девушку, прижимая к себе, погладил по волосам, поцеловал в макушку. Кристина притихла, как птица, которую освобождали из силков большие и заботливые руки. Она чувствовала, как ее дыхание согревает рубашку на груди бессмертного, делая ее слегка влажной.
Они постояли так немного, затем глава рода предложил:
– Пройдемся?
Клинику окружал небольшой парк. По дорожкам прогуливались больные, которым разрешалось выходить, и их сопровождающие. Кристина и Герман неспеша шли и молчали. Она поплотнее запахнула пальто и надела перчатки. Сентябрь выдался очень холодным.
Примерно через полчаса пара вернулась к машине. Марк уже ждал их. Ничто в его внешнем виде не изменилось с момента приезда сюда, только глаза были слегка покрасневшими. Он с готовностью распахнул дверь автомобиля перед Кристиной. Затем, когда Герман тоже сел, водитель передал ему небольшой аккуратно сложенный листок бумаги. Они выехали с территории за ворота.
Герман пробегал глазами по строчкам, и его лицо начало приобретать некое загадочное выражение.
– Что там?
Вместо ответа он передал ей записку, а сам отвернулся к окну, улыбаясь. Кристина взглянула на первые предложения и спросила:
– Марк, кто это дал тебе?
– Я его не знаю, – ответил парень, внимательно следя за дорогой. – По виду он точно бессмертный, но раньше я никогда его не встречал. У него в руках был мотоциклетный шлем, черного цвета с темным тонированным стеклом.
Она округлила глаза и прикрыла рукой рот, записка выпала ей на колени. Герман не выдержал и мелодично рассмеялся в голос с чувством огромного облегчения, затем откинулся на сиденье, запрокинул голову, шумно выдохнул и произнес:
– Не могу поверить! Ты понимаешь, что это значит?
