Но порой мне кажется, что такова жизнь. Так для всех нас устроено: опустили в некое месиво, не спросив согласия, и заворачивают в центрифуге, перемешивают, выпаривают, а где-нибудь в тайном месте стекает по капле в небесную колбу заветный жизненный эликсир…
А ведь мне всегда нравилась другая мысль — о свете в конце тоннеля!..
Я вздыхаю и втихомолку фыркаю, точно старый натруженный конь у копны сена. Но чуткая девица у стойки (по-видимому, из новеньких в этом заведении) мигом улавливает фырканье, как водится, воспринимает на свой счет и решает подойти к моему столику.
— Все в порядке, — ободряю я субтильное создание с мокрым носиком и воспаленными веками. — Кофе не хуже, чем был вчера. Хотите анекдот про свет в конце тоннеля? Пессимист видит в конце тоннеля тупик, оптимист — свет, и только машинист поезда видит в конце тоннеля двух идиотов, сидящих на рельсах.
Однако же девице невдомек, что у меня за мысли. Да и плевать ей, собственно… Она моргает ресницами и тупо смотрит мне в переносицу.
— Хорошо, принесите еще кофе, пожалуйста!
«Пьяный дурак! — укоряю себя я за ненужную общительность. — Нашел перед кем рассыпать бисер! Инфузория-туфелька! Зато анекдот вспомнился в тему…»
Так вот, вернемся к нашим баранам. Как ни крути, что ни придумывай, а в конце концов упираешься в Феклистова. Серое здание напротив — стоит пересечь бульвар, и натыкаешься на управление по борьбе с организованной преступностью, где начальником этот самый Феклистов. Человек без затылка, как я его называю, наподобие доисторических монументов с лицами по периметру головы: откуда ни зайдешь, подкрадешься, положим, сзади — а там лицо с ничего не выражающей улыбкой. И обволакивающие глаза. А еще знаменитая фраза: «Я человек не бедный, мне ваши областные финансовые потоки не интересны!»
У меня с ним не вражда и не дружба. По роду деятельности я как бы главный: все-таки надзирающий прокурор, — но Феклистову очень бы того не хотелось, и, к месту и не к месту, он норовит подчеркнуть, что не только возглавляет «шестерку», но еще и является по совместительству первым заместителем начальника областного управления внутренних дел. Вот как, главнейший церемониймейстер! Я было зажал его по службе, но он, точно уж, тут же извернулся и завел дружбу с прокурором области: стал напрямую, в обход моего отдела, проталкивать в суд дела в отношении так называемых организованных групп, признаков которых, по моему мнению, там и близко не было. Я закусил удила и пошел к областному объясняться; тот посмотрел на меня с укором, как я сам, бывало, смотрел на подчиненных в минуты, когда был явно не прав, и ответствовал: «Так что, я уже не прокурор области?». Конечно, всенепременно он самый! Положа руку на сердце, на его месте я поступил бы так же. Дружба — это святое. Эт сетера…
И я построил работу так, что по любому, самому простому вопросу Феклистов вынужден был теперь обращаться не иначе как к прокурору области. Тот сначала тешил самолюбие и был к Феклистову милостив, но после смертельно устал, мышиная возня, наветы и интриги надоели, кроме того, в области ждали проверку Генеральной прокуратуры, — и в один прекрасный момент областной восстановил статус-кво между Феклистовым и мной. Феклистов вынужденно притих, через заместителей заверил меня в дружбе и даже явился выпить со мной сто грамм в очередной День прокуратуры.
И вот араповская история…
Что же, Феклистов явно затаился, он уязвлен и разобижен. Кроме того, сей достойный муж, как и все менты, зело злопамятен и мстителен, а месть — дополнительный стимул к профессиональной привычке: собирать компромат на всех и вся, а в особенности на людей, от которых в какой-то степени зависим. Еще и аппаратура… Имея возможность бесконтрольно слушать, кто из сущих удержится от любопытства узнать, что о нем думают другие? Я уверен, что своих начальников и друзей он слушает с неменьшим интересом. А, прокурор области? А, начальник управления внутренних дел? А, губернатор и иже с ними?
Вторая чашка кофе более-менее восстанавливает баланс между мной и окружающим миром. Да и организм за последние годы смирился и пообвык: достаточно оперативно нейтрализует спиртное. А еще какие-то пятнадцать-двадцать лет назад меня наизнанку выворачивало похмелье… Все течет, все меняется, увы! Однако же как хочется иногда чего-нибудь постоянного, некой неизменной жизненной величины: молодости, любви, покоя…
Я расплачиваюсь, покидаю кафе и какое-то время смотрю на высокие окна в доме напротив, по ту сторону бульвара, за которыми корпит над сводками неугомонный Феклистов. Как и в случае с Гарасимом, здесь не пойдешь напролом — нужно бы поразмышлять, осмотреться. Ведь часто случается так, что разгадка приходит, откуда вовсе ее не ждешь. А посему лучшим средством достижения цели в данном случае являются терпение и осмотрительность.
По-видимому, прежде Феклистова необходимо встретиться с Араповым и еще кое с кем из «шестерки» — из старого, дофеклистовского состава, — с теми, кто уцелел после перетрясок, увольнений и перемещений последних лет. Есть еще в управлении несколько бывалых мужей, остальные, к сожалению, — не опера, а неумелые дети…
18. Банан Димитреску
— Здравствуйте, Евгений Николаевич!
Из припаркованного вдоль бульвара под запрещающим знаком «лендкрузера», огромного, словно бронетранспортер, чисто вымытого, блестящего черным отполированным капотом, высовывается Константин Димитреску по прозвищу Банан, владелец сети аптек и элитного кафе «Домик в деревне», расположенного на окружной дороге.
«Черт подери, не бульвар, а место свиданий!» — мысленно бурчу я, отнюдь не в восторге от негаданной встречи.
Дело в том, что этот Димитреску — страшный жмот и прохиндей, но и проныра, каких мало: он странным образом всегда в курсе темных дел и историй, связанных с большими деньгами, более того, мелькает в этих историях по касательной. Со многими власть имущими он лично знаком, крутится у них в приемных и кабинетах, пьет там чай, оказывает спонсорскую помощь и поздравляет с профессиональными праздниками авторучкой или ежедневником для деловых людей. Однако же кое-кому в милиции и службе безопасности небезосновательно кажется, что Димитреску вскорости может стать их клиентом: слишком близко летает возле огня. И хотя оперативно-розыскное дело на него не заведено, из протоколов прослушки разных сомнительного образа жизни лиц нет-нет да и высунется физиономия этого почтенного предпринимателя. И поделом! Мне он давно уже неприятен, хотя во времена оны, когда Димитреску только вырастал из коротких штанишек и осматривался вокруг да около, мы с ним водились: выезжали на шашлыки с пивом, стреляли утку и зайца, ловили рыбу. Затем он встал на ноги, сдружился с лицами мне не по росту и постепенно как бы отодвинулся, ушел в сторону, на всякий случай все же не выпуская меня из вида. Иногда я думаю: почему он стал мне неприятен? Потому что выплыл в более высокие сферы, скопил денежки, вписался в наше подлое время? Или потому, что стал на ступень выше меня, а я знаю, он жулик? Поэтому? А может быть, низкая зависть меня гложет? Но разве достоин Банан зависти?! Не-ет! Просто он неприятен мне, как неприятен всякий перерожденец и пролаза, про каких есть давняя поговорка: «Из грязи — в князи…», которые с царями — рабы, с рабами — цари, хамелеоны на все времена, швейцары у дверей элитного ресторана…
