Зиккерт задрал голову и замер на одном месте, глядя в небо. Яркая полоса алела на щеке в свете ярких вспышек – Анастас приложил его от души, не сдерживая силу. За оградой мелькнули тени – охрана менялась местами – есть короткое окно.
– Сейчас, – кивнул Ремзи и, подтянув повыше воротник легкого камзола, нырнул в подворотню, где я оставила коня.
Серый заржал, тревожно прядая ушами – фейерверк в небе его нервировал.
– Ну-ну, домой, мой хороший, домой, – я стряхнула снег и подтянула стремена.
– Поединок, – напомнил нахохлившийся Ремзи. Снег запорошил его всего – темную шапку волос, плечи, и даже длинные ресницы стали полностью белыми.
– Блау держат слово. Твое, – я вытянула дурацкий цветок из-за уха, и синяя роза полетела прямо в руки Зиккерту. – Глава в курсе развлечений отпрыска?
– Не просто в курсе, – Ремзи хмыкнул и поежился, втянув голову в плечи, но купол тепла не чаровал, – Гранола – это подарок Главы на день малого совершеннолетия. Мальчик захотел собачку – мальчик получил собачку, мальчик захотел игрушку – мальчик получил игрушку, – насмешливая горечь в голосе Зиккерта слышалась отчетливо, – а в эту зиму мальчик захотел Гранолу, личную, как принято в Столице. И приз, такой, какого не было ещё ни у кого.
Ремзи оглянулся на сияющий огнями дом Хейли, из которого неслись первые ноты очередной бравурно-зажигательной мелодии, и знакомым жестом размял запястья.
– Кто ещё может позволить себе поставить на кон целую Сиру?
Сейчас он хрустнет пальцами раздраженно, на записях он делал так всегда. И он хрустнул, пристально глядя на дом. Я помнила, что значит этот жест – не время, ещё не время.
– Бессмертные, и те, кто думает, что никогда не умрет, – я легко повторила движение Ремзи и продолжила, закрутив запястье – тренировки в дуэльном зале не прошли даром. – Другие ставки?
– Райхарец и ящик коллекционного мирийского.
Конь? Фей приравняли к лошади и ящику вина?
– Ву ещё не вассалы.
– Ву – никто, – хмыкнул Ремзи, – меньше чем никто. На вашем Севере не-северян редко считают за людей и никогда за своих. Ваш северный снобизм такой же бескрайний, как ваши зимы. Вы сегодня будете мило улыбаться, чтобы завтра просто пройти мимо, не заметив.
– Юг нам не переплюнуть, – парировала я. – Гаремы, мужская и женская половины дома, нельзя выйти на улицу без кади и только в сопровождении – цивилизованное общество, напрочь лишенное снобизма.
– Ненавижу холод, – он отряхнул снег с головы, – ненавижу зиму, снег, север… ненавижу…
Я фыркнула – южный неженка.
– Когда будет Гранола? – если Анастаса отсылают в столицу, они должны провести соревнования до.
– День, после поединка.
– Условия участия?
– Вход свободный, но только по приглашениям. Развлечение для избранных Сиров. Твоему смазливому красавчику приглашение уже выслали, – Ремзи усмехнулся глумливо, увидев выражение моего лица, – неужели сир Тир не поделился с прекрасной леди последними новостями?
Кантор знает? Я не думала, что эта столичная зараза доберется до севера, слишком разный менталитет, слишком много своих проблем, чтобы дети тратили время на подобные развлечения. Гранолу не приветствовали нигде, но она продолжала существовать, потому что в Запретном городе заседали те, кто в свое время знатно погонял дичь по лабиринтам, а потом, возмужав и надев пурпурную мантию, стал смотреть сквозь пальцы на подобные увеселения отпрысков.
Гранола – это способ потешить самолюбие, помериться силой, продемонстрировать всё, на что способен и получить вожделенный приз. Как ещё может развлечься скучающая золотая столичная молодежь?
– Где? – у нас нет места, чтобы проводить такие игры. Даже Хейли не настолько сошли с ума, чтобы вкладывать империалы в купол, площадку и иллюзии, чтобы использовать её только один раз.
– Хадж, он оплатил портал.
– Оу, – масштаб ошеломлял. – Мне нужно приглашение, Зиккерт.
– Зачем мне это Блау? – он пристроился рядом под навес, небрежно прислонившись плечом к стене. – Что я с этого получу?
Зачем? Чтобы сделать гадость Хейли? Идея использовать Ремзи дальше, восторга не вызывала, и я была не готова торговаться сейчас. Я понятия не имею, что нужно псакову Зиккерту, приносил он полную клятву или принесет после малого совершеннолетия, Главе или личную Анастасу, чего он хочет, о чем мечтает, что снится псакову Зиккерту по ночам – я не знала ничего.
Что же ты хочешь больше всего, Зиккерт?
– Ты знаешь сам, – я подтянулась и запрыгнула в седло. – Вопрос – рискнешь ли?
– А если рискну? – Он крепко удерживал поводья руками. – Если рискну, Блау… ответ будет – да?
– …мне нужно попасть на Гранолу, – выдала я вместо ответа и развернула коня – дома меня должны были уже потерять.
– Блау!
Я обернулась.
– Береги задницу, – криво улыбнулся он. – Хотя бы до поединка… она у тебя ничего.
Я дала коню шенкеля и, не оборачиваясь, вскинула вверх кулак, с оттопыренным пальцем.
Пошел к демонам, Зиккерт!
***
В лесу было тихо, снег хрустел под копытами, а я развлекалась тем, что сбивала белые шапки с тяжелых ветвей, которые прогибались под весом почти до самой тропы.
– Гра-но-ла, гра-но-ла, гра-но-ла, – отстукивали копыта Серого. И я начала тихо смеяться, пока не расхохоталась в голос.
– Мальчик получит всё, что он так хотел. Блау никогда не приходят на праздники без подарка, – прошептала я. А Хадж, Хадж – это неплохо, нужно лично поблагодарить тех, кто так любезно навесил немилость на род Блау. Лично.
Осталось только придумать, как пройти портал и отвязаться от менталистов…
***
Вся конюшня спала. Старик дремал в своей каморке и громко всхрапывал с присвистом, укрывшись своим древним, как мир, драным полушубком.
На полу было сено и ступали мы тихо, чтобы не разбудить – копыта не выдали, только раз брякнула сбруя, но алариец не проснулся. Я расседлала коня, обтерла, задала корму, и на цыпочках пошла в самую дальнюю часть, где теперь обреталась новая постоялица.
Белая спала. Дремала. Подрагивали ресницы и мягкие чуткие ноздри. Что ей снилось? Поля? Пастбища высоко в Лирнейских? Вольный ветер, который нашептывает в уши, когда летишь с ним наперегонки?
– Морковка, – Ликас облокотился рядом на перекладину. – Ей нравится морковка. Красотка сожрала кухонные запасы на декаду.
– Фифа, – поправила его я. – На красотку не тянет, и много выпендривается.
– Фифа Блау. И в поместье таких две…
Я не поддержала шутку. Наставник улыбался, но глаза оставались усталыми и серьезными, вокруг губ появились новые жесткие морщины, да и сам Ликас, как будто стал тверже. Раньше, он был как море – огромное, непонятное, переменчивое, когда не знаешь, откуда и когда придёт шторм, сейчас… ощущался, как скала. Как ледяные черные скалы во фьордах Хэсау, холодные и непоколебимые, о которые все сокрушается.
