Прошло пять лет. Ничего не изменилось – не считая самой Карам.
– Помощь, – повторила ее мать по-усханийски. Карам немедленно выбранила себя за то, что не заговорила на священном языке. Ей уже давным-давно не с кем было на нем разговаривать. – Моя помощь всегда с тобой, дила.
Вот уже целую вечность никто не называл Карам «милой».
– Но я не стану помогать ему.
Мать Карам впервые посмотрела на Уэсли. Ее взгляд стал жестким.
– Значит, вы слышали обо мне, – произнес Уэсли.
– Нет.
Улыбка Уэсли погасла. Он не привык к безвестности.
– Но я знаю, что ты – смотрящий, – продолжила мать Карам. – Смотрящего я могу узнать где угодно. – Она обвиняюще взглянула на Карам. – Тебе не следовало приводить его сюда.
Уэсли расправил ворот рубашки.
– Я часто это слышу.
– Быть может, тебе следовало прислушаться. Такие люди, как ты, должны сидеть в тюрьме.
– На свете немного подобных мне людей.
– Нет, много.
Карам откашлялась и спросила:
– А где пехта? Мне казалось, он должен был уже вернуться из храма.
– Твой пехта не в храме. – Ее мать вытерла припорошенные мукой руки о ярко-оранжевую ткань штанов. – Он с Непостижимым Богом.
У Карам едва не подломились ноги.
Конечно же, она ослышалась. Отец не мог…
– Прошло уже много месяцев.
Карам оперлась рукой о стену, чтобы не упасть.
Девушка не могла не узнать о смерти отца. Такие люди, как он, не умирают тихо. Они гибнут на глазах толпы, взывая к миру. Их убивают в дни жестоких расправ. Тогда небеса плачут, а время замирает среди громовых раскатов – такова ярость Непостижимого Бога.
Он не мог просто уйти много месяцев назад – так, чтобы за эти месяцы его дочь ничего не проведала.
– Ты не сказала мне, – выдавила Карам.
– Тебя не было рядом, чтобы я могла тебе сказать.
Ее мать вернулась в дом, оставив дверь открытой – словно приглашала их войти. Карам проследовала за ней на кухню, чувствуя, как в груди поднимается гнев.
– Ты даже не сообщила мне!
Женщина продолжила готовить еду.
– А откуда мне было знать, куда сообщать?
– Вы сами велели мне уходить!
– Ты и Арджун уже замыслили этот уход.
– Вы велели мне уходить, – повторила Карам.
Ее мать оперлась ладонями о столешницу и вздохнула.
– Иногда сказанные в гневе слова – это не слова истины, дила.
– Мне не нужны твои проповеди.
– Только моя помощь.
– Мете, пожалуйста, – дрожащим голосом выговорила Карам.
Это прозвучало настолько не похоже на нее, что Карам почти ощутила себя снова маленькой девочкой. Как будто и не прошло всех этих лет, проведенных на улицах Крейдже – когда она прорубала себе путь через город, стряхивая прошлое с ног, точно пыль и прах. Сейчас девушка, как когда-то прежде, явилась домой и стояла, виноватая, перед своими родными.
Ее отец был мертв. Она никогда не сможет увидеть его и извиниться. Карам больше не сумеет обнять отца и услышать, как он гордится ею – такой, какой она стала. Пусть даже это совсем не то, чего мужчина хотел. Отца просто не было.
Карам бросила свою прежнюю жизнь в пламя. Крейдже помог ей все сжечь. Теперь уже не было шансов заново сложить это прошлое. Все его частицы обратились в пепел.
Карам упала на пол.
Слезы были горячими и безмолвными. В груди сидела боль. Комната расплывалась перед глазами. Карам казалось, что сейчас она тоже умрет. А потом ее мать опустилась рядом на колени и жестом утешения положила руку дочери на плечо. Карам каким-то образом нашла в себе силы посмотреть в материнские глаза. В них тоже стояли слезы.
– Дила, – произнесла мать. – Ты хотела быть воином. Воины не плачут.
И она обняла Карам.
Впервые за пять лет Карам оказалась в материнских объятиях – и впервые за пять лет почувствовала себя в безопасности.
А потом кто-то негромко откашлялся.
Уэсли последовал за ними в дом. Беззвучно, точно смерть. Похоже, ему было неловко и странно видеть плачущую на полу Карам. Девушка подумала: не совершила ли она ошибку, позволив смотрящему узреть ее такой уязвимой. Но каким бы ужасным ни считали его люди, Карам знала: есть вещи, которые для Уэсли священны – и одной из таких вещей была семья. Верность.
Возможно, у него самого не было ни семьи, ни верности. Однако юноша, по крайней мере, уважал это в других.
– Я могу подождать снаружи, – предложил Уэсли, стараясь не смотреть на Карам.
– Теперь ты живешь такими тайнами, – сказала мать, утирая слезы Карам. – Так много демонов вокруг тебя.
Выражение лица Уэсли не изменилось.
Карам предположила, что он воспринял это как комплимент. Наверное, это было лучше, чем когда парня постоянно называли ручным псом Главы.
– Мете, – произнесла Карам. Голос девушки обретал твердость. И хотя дыхание все еще сбивалось, это все-таки был ее собственный голос. – Мы делаем очень важное дело.
– Жестокость не бывает важным делом, дила.
Карам вскинула руки. Она и забыла, что ее упрямство было наследственным. Это оказалось практически единственным, что досталось девушке от ее родителей.
– Разве ты вершишь работу Непостижимого Бога? – спросила ее мать. Карам кивнула и поднялась на ноги. Мать последовала ее примеру. – Ты действительно веришь в это?
Карам снова кивнула.
– Глава Усхании затевает что-то ужасное и использует для своих целей магию, – объяснила она. – Их страна в опасности.
Мать покачала головой:
– Эти преступники – не короли. И чем скорее наши дуайены бросят их в темницы, тем лучше.
Уэсли сел за маленький деревянный стол в углу кухни и раскатал рукава рубашки.
– Главы подкупают слишком многих чиновников, отсекая подобную возможность.
Мать Карам шагнула к нему и стукнула юношу по ногам, показывая: он должен встать. Карам побледнела.
– Мете! – предостерегла она, но Уэсли без возражений поднялся.
– Желание таких, как ты, давать взятки бесконечно.
– Так же, как и желание ваших дуайенов брать эти взятки, – парировал Уэсли.
– У Главы Усхании есть свои Мастера, – сказала Карам. – Он использует их, чтобы создавать ужасную магию и готовиться к войне.
– Священных проводников нельзя использовать.
