– В Клину она, в больнице. Все сходится. Только одно плохо, этот дурак догадался, что мы с ней связаны. Хотя не бывает худа без добра, иначе бы не позвонил.
Григорий слышал весь разговор и поэтому понимал, в чем дело. Вырезубова же в тонкости не вникла, но знала, если она приказала сыновьям отыскать девку, те ее отыщут. А расспрашивать, требовать объяснений – лишь авторитет терять.
– Она нашлась, мама. Мы сейчас в Клин, в больницу поедем.
– Давно бы так, – сказала женщина таким тоном, будто с самого начала знала, что беглянка находится именно в Клину, в больнице.
Загудел мотор микроавтобуса, и тревожный свет фар заплясал по двору.
– Цветы для козла срежь, – зло крикнул Илья брату, когда тот хотел сесть рядом с ним.
– Сколько?
– Тринадцать ему, козлу, чертову дюжину.
Чертыхаясь, брат Ильи побежал в розарий, особо не считая, срезал цветы.
Григорий на ходу рванул дверку и прыгнул в машину с огромным букетом в руках. Он был настолько возбужден, что даже не чувствовал боли, хотя шипы роз впились ему в ладони.
– Гони! Быстрее гони!
– Если ошибка произошла?
– Посмотрим на девку и сразу узнаем, наша она или чужая.
– Вот уж не повезло! Уж лучше бы ее машиной переехало!
– Ты уверен, что этот козел никому о нас не рассказывал?
– Козел – это Федор Иванович? Думаю, нет. Какого черта ему языком трепаться, если он левую работу делал?
При подъезде к больнице Илья сбросил скорость и вопросительно посмотрел на брата.
– На стоянку не езжай, лучше фургон в переулок загоним, за склады, там его никто не увидит. Не хрен глаза мозолить!
– Ты лучше продумай, что с козлом делать станем. Григорий ненадолго задумался, затем провел ребром ладони по шее.
– Может, не стоит?
– Проболтается, – и тут же добавил, чтобы успокоить брата:
– На месте посмотрим, может, это и не она.
– Лучше бы она, – уточнил Илья, – нету мочи дольше искать.
Они подогнали микроавтобус так близко к стене, что Илье из-за руля пришлось выбираться через правую дверку. Зато фургона не было видно не то что с улицы, а даже с переулка, он прямо-таки сливался с кирпичной стеной огромного приземистого склада.
– Вот что бывает, когда о последствиях не думаешь, – назидательно произнес Илья, и братья, помогая друг другу, принялись перелезать через невысокий сетчатый забор, огораживавший больницу.
До центрального входа, единственного, открытого в такое позднее время, идти было далековато. Найти окна лаборатории труда не составило, только они и горели во всем нижнем этаже, где располагались службы больницы. Операционные и палаты занимали второй и третий этажи.
Илья приподнялся на цыпочки и глянул в окно. Он увидел Федора Ивановича, сидевшего за столом и читавшего газету.
– Один? – поинтересовался Григорий.
– Один сидит, как сыч, нас дожидается.
– Недолго ему встречи ждать осталось, – хохотнул Григорий.
И братья, пригнувшись, двинулись к служебному входу, который, как они знали, не запирают ни днем ни ночью после того, как в больнице случился пожар. Никто не видел, как они пришли в больничный двор, никто не видел, как они вошли в здание.
Больничный коридор встретил братьев Вырезубовых запахом хлорки, влажным, спертым воздухом. В такой атмосфере жить невозможно, в ней можно или болеть, или работать.
– Мерзкое место! – заметил Илья, прижимая к груди огромный букет роз.
– И не говори.
В темноте, да еще войдя с незнакомого входа, трудно было сориентироваться.
– Где он сидит? – шептал Илья.
– Хрен его знает!
Наконец братья обнаружили, что из-под одной двери пробивается тонкий лучик света. Он выхватывал из темноты стертые кафельные плитки пола.
– Сюда! – Илья негромко постучал костяшками пальцев о старую деревянную дверь. И тут же толкнул плечом.
Федор Иванович, обернувшись, увидел не братьев, те пока еще находились в полумраке, а целую охапку шикарных роз. Он сам забыл о своей просьбе, и цветы у него тут же вызвали ассоциацию с похоронами. Такие же розы украшали комнату в день тещиных похорон.
– Ой!
Холодок прошелся по душе заведующего лабораторией, и только потом он с облегчением перевел дыхание, обрадовался, увидев хитро усмехающегося Илью Вырезубова.
– Свое слово держим, – басил Илья, передавая цветы Федору Ивановичу.
Странная натянутость чувствовалась в отношении братьев к старому знакомому, будто бы они пришли, не надеясь застать того живым. Но Федор Иванович все списывал на волнение. Каждый разволнуется, если ему сказать, что близкая родственница угодила в реанимацию.
– Как она? – поинтересовался Григорий.
– В себя пока не приходила, – осторожно ответил Федор Иванович, – хотя кто ее знает? Времени прошло достаточно… Если хотите, я вас сведу с дежурной медсестрой, она должна знать больше моего.
– Нет, что вы, не надо ее беспокоить. Погодите минутку, разговор с ней уже ничего не изменит, – Федор Иванович принялся пристраивать цветы в трехлитровую банку. Чисто машинально сосчитал розы, получилось двенадцать. Заведующий лабораторией считал вслух, и поэтому последняя произнесенная им цифра обескуражила Илью.
– Не может быть, мы же тринадцать везли!
– Четное получается, – развел руками Федор Иванович, – как на похоронах.
– Не могли мы ошибиться, – вставил Григорий, – уж мы-то толк в цветах знаем, никогда бы такой ошибки не допустили, – и вдвоем братья пересчитали цветы.
– Точно, двенадцать, – растерянно сказал Илья, – первый раз со мной такое.
– Ничего страшного, я в приметы не верю.
– Вы же не себе цветы оставляете, подарите, а женщины подобные мелочи чувствуют.
Федор Иванович быстро нашел выход из создавшейся ситуации, вынул один цветок и поставил его в высокий стеклянный мерный цилиндр.
– Теперь все правильно – в одном букете одиннадцать, а в другом – один. Формальности соблюдены.
Братья переглянулись. Им не надо было много говорить друг другу, взаимопонимание наступало, стоило лишь встретиться глазами.
– Вы про анализ говорили.
Федор Иванович, гордый тем, что сумел совершить открытие, достал карточку с результатами анализа.
– Я каждую цифру, которую определил, в памяти по несколько дней держу – привычка такая. А вдруг понадобится? Один анализ, второй.., цифры совпали, вот я и понял, что девушка и есть ваша родственница.
