— Лекаря скорее! — крикнул Годунов.
Прибежал Бомелиус, пощупал пульс:
— Тело уже рассталось с духом…
Все перекрестились. Басманов особой печали не выказал:
— Бог дал, Бог взял!
Зато простой народ скорбел по-настоящему. Тысячи людей стекались в Москву. Горестные вопли неслись в небо. Годунов с печальным удивлением качал головой:
— А если бы покойник истребил народу в два раза больше, так стенаний о нем тоже было бы больше? Сказывают, о кровавом Калигуле и безумном Нероне простолюдины скорбели как о родных сыновьях. Удивительно, да и только — сколь сильно чернь любит ярмо да кнут.
Эпилог
По Москве гулял слух: «Иоанн Васильевич отравлен приближенными!» Среди вероятных убийц называли и Бориса Годунова, и вошедшего с ним в сговор чужеземного звездочета. Ведь у Викентия и впрямь не было выбора: или самому сгореть на костре, или подсыпать государю в вино яд. Ничто так не толкает на убийство, как страх перед будущей жертвой. А под этим страхом постоянно жили все приближенные государя.
Впрочем, история — дело темное. Ведь многие остались в убеждении, что Василиса, будучи закопанной живьем, так и приняла мученическую смерть.
И что стало с нашими героями? Викентий Буракевич был отпущен на свободу, добрался до Кракова. Василиса уже знала о смерти своего бывшего мужа — Иоанна Васильевича. План ее — заставить страдать и изнывать от страха государя — блестяще осуществился, но она радости от этого не чувствовала. Викентий стал ее мужем, она родила ему пятерых детей. В искренней молитве уста ее жарко шептали:
— Спасибо, Господи, за мое нынешнее счастье! Семью свою не променяю за все короны царские…
Священник отец Никита, поднявший царицу из могилы, ушел обратно в Россию и уединился в одном из северных монастырей, замаливая свои и чужие грехи.
Что касается Бориса Годунова, то всем известно о его вступлении на российский престол. Случилось это спустя четырнадцать лет после смерти Иоанна Васильевича.
Оправдалось предсказание относительно Петра Басманова. Он отчаянно защищал Гришку Отрепьева, сказавшегося царем Дмитрием, сыном Иоанна Васильевича. Они оба были зарублены. По свидетельству очевидца тех событий Самуила Маскевича, труп Лжедмитрия бояре-заговорщики оттащили на базар и бросили на торговый стол. А на другом, «несколько пониже, расположили тело Басманова, так что ноги первого, свесившись, касались груди второго».
Как видим, предсказания даже лжепророков порой сбываются.
Шел 1606 год.
На Руси царила смута.
Изверг
Из исторической хроники: «Искусный звездочет и богослов Симеон Полоцкий ночью на 11 августа 1671 года, заметив близ Марса звезду пресветлую, предсказал царю Алексею Михайловичу и супруге его царице Наталье Кирилловне, что чрез девять месяцев родится у них сын, которому наречется имя Петр, и не будет ему равного среди монархов. Де всех он превзойдет славою и делами, соседей враждующих смирит, страны дальние посетит, мятежи внутренние и нестроения обуздает, многие здания на море и на суше воздвигнет, истребит злых, возлюбит трудолюбивых, насадит благочестие. То же записал, по словам предания, и Дмитрий, впоследствии святой митрополит Ростовский, наблюдавший в Москве течение небесных светил в одно время с Симеоном Полоцким».
Согласно пророчествам, 30 мая 1672 года, в день преподобного Исаакия Далматского, в первом часу пополуночи, к восторгу московской черни, молодая царица обрадовала государя своим первенцем…
Но этому сладостному событию предшествовали события нежданные и даже страшные.
Бесприданница
В утреннем блеске свежо благоухали сады боярина Кирилла Нарышкина. Солнце встало за дальними дубами, озаряя ясную призрачность нежно-перламутрового небосвода.
И хотя час был ранний, жизнь уже шла своим ходом. Пастух гнал на пастбище мычащее и блеющее стадо. На хозяйственном дворе возле амбаров переругивались мужики. Ловко орудуя «окаянной» рукой, жилистый рыжеватый Пармен монотонно долбил молотом по наковальне. Сильным голосом он выговаривал тщедушному мужичонке: «Каурого я тебе ковал на прошлой неделе, а ты, такой-сякой, опять приперся!»
Застоявшиеся за ночь лошади нетерпеливо ржали в конюшне, просясь на волю. Возле колодца судачили бабы. С гнусавыми напевами подошли нищие. Хозяйская дочь, круглолицая красавица Наталья, вынесла им каравай горячего хлеба и свежих с грядки огурцов.
Тяжело опираясь на перила, с крыльца властным взором наблюдал за утренней жизнью своей вотчины Кирилл Полуэктович Нарышкин. Мысли, словно жернова, медленно вращались в его крупной голове. Думал он о том, что жизнь с каждым годом становится все плоше: неурожай следует за неурожаем, крестьяне мрут или пускаются в бега. Наталья и лицом, и статью взяла, да замуж ее за кого отдать? Женихи богатых невест ищут, а он, Нарышкин, и рода худого, и в бедности прозябает. А девка Наталья добрая, не нравная. Когда беда пришла к Никите Кривому, так последние медяки в доме собрала, отдала ему в малое хоть утешение.
Про беду сию, случившуюся в конце мая, как раз под праздник Рождества Иоанна Предтечи, вся округа судачила. Пятнадцатилетнюю девку Парашку, дочь Кривого, нашли в недальнем овраге. Валялась задавленной, с задранным подолом, белые ноги кровью были перемазаны.
Татя не нашли, а грешили на цыган, которые как раз в те дни неподалеку шастали. Мужики, схватив вилы, пошли искать, хотели всех цыган перебить, да их след простыл.
Ах, лучше не вспоминать о том зверстве, сам звереешь!
Тревога
Нелегкие мысли Нарышкина были нарушены малолеткой сиротинушкой Аленкой, вместе с тринадцатилетней сестренкой Ариной живущей на девичьей половине дома и занимавшейся вязанием кружев.
Аленка грохнулась перед крыльцом наземь, запричитала:
— Ой, боярин, беда! Аринушка моя пропала…
— Не блажи, дура! — строго приказал Нарышкин. — Толком реки.
Всхлипывая и заикаясь на каждом слове, Аленка лепетала:
— Вчерась меня на гумно молотить посылали, намаялась там без привычки, засветло спать улеглась. Ночью вдруг пробудилась, в светлице лишь лампадка светит, а кровать сестренки пустая, неразобранная… — вновь разревелась Аленка.
— И чего ж, тюхтя, ты никого не разбудила?
— Да я думала, что сестренка опять у крестной заночевала. Сейчас побегла к ней, а та говорит, что моей Аринушки не было. А-а!
Нарышкин задумчиво стал мять седую бороду, но дочь Наталья властно, не пугаясь присутствия отца, распорядилась:
— Аленка, беги к пономарю, пусть в колокол звонит, народ собирает. Эй, Пармен, туши огонь в кузнице, бери мужиков с вилами, спешите на луговину, где цыгане табором останавливаются. Может, их козни?
