— Ведь это мне назло! — затрясся государь. — Ромодановский, перешерсти всю округу, найди ублюдков, которые учинили бесчинство. Жилы вытяну…
* * *
Минули годы. Петр уже вовсю возводил на болотах и костях Северную Пальмиру — Петербург. Но важные дела не заслонили в его памяти историю с дубовой рощицей. Ромодановский виновного не открыл.
Но оставалась неистребимой любовь государя к прекрасному дереву. Вот как писал его современник: «Дабы подать народу пример своего отменного уважения к дубовому лесу, приказал он обнести перилами два старые дуба, найденные в Кронштадте, поставить там круглый стол и сделать места для сидения. Летом приезжал туда часто, сиживал там с командирами и корабельными мастерами. Иногда он говаривал: „Ах, если бы нам найти здесь хотя бы столько дубовых деревьев, сколько здесь листьев и желудей“. Государь публично благодарил корабельных мастеров и морских офицеров, которые, желая угодить ему, садили в садах своих в Петербурге дубы, и целовал их за доброе дело в лоб».
И далее: «Государь выбрал по Петергофской дороге место в двести шагов в длину и пятьдесят в ширину и засадил оное дубами…
Здесь же был прибит указ, чтоб никто не осмеливался обрывать сии молодые деревья и портить их».
Засада
Время бежало. Дубки хорошо подрастали. Проезжая мимо, государь каждый раз останавливался и радовался делу рук своих. Он говорил Меншикову:
— Пройдет лет сто или двести, и дубы станут такими же могучими, как и та дубрава, что на берегу Черногрязки.
В самом начале марта 1715 года, проезжая мимо заповедника, теперь называвшегося не иначе как Петровская дубрава, государь был неприятно поражен. Многие молодые дубки были срублены, другие поломаны и ободраны. На одном из деревьев была прибита гвоздем кошка, которую трепали вороны. Гневу Петра не было предела. Прибыв в Петербург, он потребовал к себе обер-полицмейстера Антона Девиера, приказал:
— Отыщи во что бы то ни стало негодяев, надругавшихся над делом рук моих. Мнится мне, что рука уродовала деревья та же самая, что в Москве.
В тот день государь был весьма сердит. Когда ему принесли на утверждение приговоры по неважным преступлениям, он вместо наказания плетьми учинил подпись: «Казнить смертью». Так безобразник, портивший деревья, стал причиной гибели людей.
В Петровской дубраве устроили засаду. Уже на другой день караульные схватили «шайку пьяных дворовых людей». Количество их нам неизвестно, но знаем, что они были доставлены в Петербург. Будучи подвешены за выкрученные руки, сразу же признались в преступлении и зачинщиком назвали некоего Саньку Шматка. Он был водовозом и до последнего времени обретался в Москве, где был многажды бит барином за пьянство и воровство. Теперь барин сбагрил его в свою деревушку в Ингрии, что в Петербургской губернии.
— Сей Шматок своей рукой беременную кошку к дереву пригвоздил, — говорили его товарищи. — А сгубленные дубки оттащил к себе на дрова. А еще Шматок похвалялся, что прежде в Москве прибивал кошку к государеву дубу, а многие другие дубы засушил.
Со второй виски Шматок во всем признался. Дома у него нашли и изъяли дубовые дрова — вещественное доказательство.
В застенок пожаловал сам государь, укоризненно качнул головой:
— Ты, дурак, забыл, что Бог всегда карает жестокосердечного? Теперь будешь бит и клеймен.
Глупый Шматок плюнул кровью под ноги государя и дерзко возражал:
— А ты, Петр Алексеевич, посмотри-ка себе за пазуху: царь христианский, ты не христиан любишь, а немцев и жидов. Нас, истинно русских, за собак держишь. Вишь, кошку паршивую да древо бесчувственное пожалел!
Государь усмехнулся:
— Превозносишься и бесчинствуешь? Отцы святые не спроста рекут: «Да придет месть Каинова, да пожжет тебя огонь, яко содомлян проклятых». — Повернулся к гене рал-прокурору Ягужинскому: — Мы наказываем людей за преступления, а не ради лютой злобы, не так ли? А вот мучить без вины животное и добро государево портить — грех смертный, на него способен лишь конченый негодяй. Павел Иванович, отмени сему злодею кнутово биение, а назначь ему огненное жжение, на дровах дубовых, ворованных. Да отправь в Москву, где впервые безобразничал.
Строка закона
В тот же день Шматка отправили в Белокаменную, а Ягужинский говорил Петру:
— Государь, нет у нас такого закона, чтоб за порчу леса подвергать казни смертной.
— Нет, так будет! — ответил тот. — Записывай!
И тут же стал диктовать:
— Подрядчикам и жителям запрещается с сего времени лес, годный к корабельному и хоромному строению, рубить на дрова. А рубить на дрова еловый, осиновый, ольшаник и валежник. А ежели у кого явится в дровах добрый и особенно дубовый лес, те люди будут штрафованы денежным штрафом и телесным наказанием. Марта 2 дня 1715 года.
Чуть позже, 25 марта, за подписью светлейшего князя Меншикова был обнародован еще один указ — «О нерубке заповедных лесов». Преступникам обещаны были кары страшные.
— Не о себе печемся, — говорил государь, — а о потомках наших, даже самых отдаленных…
Эпилог
Как писал очевидец, в Петербурге «за день до экзекуции повещено было с барабанным боем по всему городу, чтобы из всех домов явились непременно смотреть, как преступники будут наказаны».
Виновные были биты с усердием.
Саньку Шматка доставили в Москву. В торговый день на Красной площади случилось особое многолюдье. С высокого места зачитали царские указы о бережении леса, а затем Санькины вины перечислили и огласили приговор.
Под присмотром самого маститого старика Ромодановского дерзкого злодея поставили под виселицу, привязали за ноги. Громадная толпа с любопытством и одобрением наблюдала, как Саньку, страшным криком распугавшего ворон, медленно погрузили в чан с кипящей смолой — вперед головой. Под чаном горели дубовые дрова, умкнутые злодеем с Петровской рощи.
И еще: вы можете рукой прикоснуться к истории. Оказавшись на Садовой-Черногрязской, сверните в Хомутовский тупик. Здесь слева, возле остатков дворца купца-миллионера Хлудова, сохранился трехохватный дуб. Он помнит юного Петра и его очаровательную бестию Анну Монс, сидевших под его кроной. Это все, что осталось от прелестной дубовой рощицы.
Что касается возвышенных чувств Петра к Анне, то нам еще придется рассказать о них.
Ox и непроста любовь монархов…
Блудник
Историческая хроника со слов очевидца: «Петр Великий, едучи из Петербурга, остановился в Вышнем Волочке. Большая часть тамошних жителей с женами и детьми своими в праздничном платье собрались толпой. Его Величество, по обыкновению своему, говорил с некоторыми из них, спрашивал об их промыслах и о жизни. Между тем увидел он в толпе взрослую и весьма пригожую девку, которая тут же пряталась за других, как скоро примечала, что государь на нее смотрит. Государь полюбопытствовал ее видеть…» А далее произошло то, что весьма поразило государя и что имело для дальнейшей судьбы девицы решительное значение.
