— Вот, нынче утром добрые люди мне презент поднес ли, на крыльцо подбросили. Читай, светлейший, вслух.
Меншиков начал бодро, однако с каждым словом речь его замедлялась:
— «Великий Государь, кровию своей помазую твою душу и слезами помываю, но, прости, милостивец, правду дозволь молвить. Об том давно многие ведают и нахально и предерзко насмехаются. Сибирский губернатор, Матвейка-дурак Гагарин, вор знатный, тобою облагодетельствованный и не по заслугам обласканный, тебе ж в семействе рога наставляет бесстыдно. Взыщи, бачка, с него, обаче тебе благоволения Божия не станет».
Государь сидел, вцепившись руками в край дубового стола, выкаченными глазами вперившись в светлейшего. Тот тяжело отдулся, покрутил головой, вновь прочитал — теперь про себя. Задумчиво поскреб в затылке:
— На государыню, конечно, поклеп. Это, разумею, кто-то жаждет с Гагариным счеты свести.
Помолчали. Государь набил пенковую короткую трубочку, прикурил от камина. Меншиков знал простой секрет: в неприятных разговорах никогда не начинать речь первым. Но и государь, видать, сим секретом владел: он не уронил ни слова.
Тогда Меншиков насмешливо-безразличным тоном бросил:
— Матвейку всегда не любили. Помнишь, мин херц, сколько на него доносов в старое время получили: пери ну набить хватило бы. Только он и впрямь весьма вороват. — Стал загибать пальцы. — А когда в первом году приставил ты его заниматься строительством шлюзов и каналов? Сколько тогда казенных денег недосчитались? Тысячи большие! Оружейной палатой ведал — золотой шлем Тамерлана пропал, так и не отыскали. А еще в одиннадцатом году приступил к обязанностям сибирского губернатора. И что ж? Мздоимство расцвело там, акцизы утаиваются, в торговле с Китаем — громадные убытки терпим.
Петр согласно кивнул:
— Когда воеводой в Нерчинске был, тогда точно, уличили его: скупал у китайцев товары за копейку, а в отчетах ставил рубль. Тогда Матвейка на коленях за мной ползал, прощение вымаливал!
— И разжалобил. По милости своей ты сему хищнику всю Сибирь отдал…
Заступница
В этот момент, весьма некстати, в кабинет вплыла, шурша платьем, Екатерина. Она слыхала последние слова, с любопытством воззрилась на Меншикова:
— О чем это вы, светлейший князь?
Меншиков, малость помявшись, все же ответил:
— Говорим, что Матвей Гагарин… ну, взятки берет.
Екатерина расхохоталась:
— Нынче на взятках вся Россия держится! — Игриво подмигнула Петру. — Я б тоже взяла, коли кто дал. И чего удумали?
— На дыбу вздернуть! — мрачно пошутил Петр.
Екатерина явственно побледнела:
— Да ты что, батюшка, удумал? Сам хвалил: дескать, толковый он, в деле горячий.
Петр пошевелил щетками усов:
— Твое заступничество вельми неуместно. Что он тебе, родня близкая? Ишь, — передразнил, — «в деле горячий».
Екатерина фыркнула:
— Ох, Господи! Да по мне ты его хоть нынче на кол гузном посади. Голубь белый, мне тебя лишь жалко: на всяких жуликов здравие тратишь. — Екатерина провела пухлой ладонью по щетинистой щеке мужа. — Однако чем на дыбе тянуть его, комиссию прежде в Сибирь на правь, вот всю правду и выведаем. Может, вины его нет.
Петр вдруг воспрял:
— А что, дело, Катюша, говоришь! Пошлем честных и знающих.
Невольник чести
В кабинете появился денщик Трубецкой. С трудом удерживая улыбку, доложил:
— Ваше величество, полковник Вольф Эбинг с жало бой, очень вас добивается…
Петр весьма дорожил наемниками. Немец Эбинг хотя и был человеком немудрым, но великолепно знал фортификацию, отличился в баталиях со шведами.
Вздохнул устало:
— Зови!
Вошел грузный человек в треуголке, в кафтане, с серьгой в ухе, толстоногий, с красным лицом. Был он весь изрядно чем-то пахучим перемазан, а к парику, сбившемуся на ухо, налипли какие-то подозрительные крошки.
С великим усердием расшаркавшись, он воскликнул:
— Ваше величество, сегодня надо мною произведено оскорбление и изрядное издевательство.
Петр вытянул из чарки водку, стал хрустеть кислой капустой. Прожевывая, спросил:
— Подробнее расскажите, господин Эбинг!
— Когда нынче по делам службы я ехал в коляске, то развязался хомут и лошади сбились. Мог и я пострадать смертельно. Я счел своей обязанностью учить своего нерадивого возчика арапником, но на меня бросился какой-то русский мужлан в форме семеновского гвардейца. Пользуясь преимуществом неожиданного натиска, на потеху хамам, составившим толпу, он повалил меня на дорогу, испортил парик и кафтан. — Эбинг решительно взмахнул короткой ручкой: — Во-первых, требую, ваше величество, чтобы семеновец возместил мне убытки. Во-вторых, прошу, ваше величество, примерно наказать негодяя.
— Где сей самоуправец? — грозно рявкнул Петр.
— Капитан Богатырев на лестнице дожидается.
Услыхав знакомое имя, Петр аж ногой топнул:
— Опять этот забияка скандалы устраивает!
Загородив едва ли не весь дверной проем, показался высоченный красавец блондин. В его присутствии даже царственные особы враз померкли. Вошедший коротко поклонился, и его глазищи при виде Эбинга метнули молнии. Тот под грозным взором словно сжался.
— Ну, опять безобразничаешь, Богатырев? — начал Петр тем занудливым тоном, каким учителя обычно раз говаривают с нерадивыми учениками. — До чего ж ты не истовый!
Екатерина, откинувшись в кресле, явно любовалась удивительным гвардейцем.
Меншиков строго сказал:
— Ты, Богатырев, через свою глупость до старости на сидишься в капитанском звании: то драка, то фуражира под лед спустил, то…
Богатырев невежливо перебил светлейшего, лениво, нараспев произнеся:
— Да пусть меня государь в рядовые разжалует, только этого, мать его, Эбинга хорошо бы утопить в том месте, куда солдаты срать ходят.
Екатерина ахнула, Петр нахмурился:
— Ведите себя достойно, капитан! Почему вы позволяете себе бесчинствовать? Вот, мундир уважаемого Эбинга испортили…
— Защищал честь великой России, ваше величество!
Петр хмыкнул:
— Толком говори!
— Нынче в полк верхом ехал, вдруг на набережной Малой Невки скандал. Сей, извините, Эбинг полощет возчика арапником. Хотел я мимо идти, да слышу, как полковник орет: «Русский швайн, вы все скоты и пьяницы!»
— А ты что?
— Спешился, представился и вежливо вопрошаю: «Почему вы, господин полковник, меня назвали „скотом“ и „пьяницей“?» — «Я вас не называл! Идите прочь, а то крикну слугам, они вас сделают вежливей». — «Нет, любезный! Все слыхали, как вы заявили: дескать, все русские — скоты и пьяницы. Я русский и слова ваши принял на свой счет. Давайте драться на шпагах». Ну, этот, стыдно при государыне произнести, Эбинг крикнул слугам: «Отходите палками дерзкого мужлана!» Слуг я уложил на дороге, а, тьфу его, Эбинга уткнул личностью морды в конскую лепешку и возил до той поры, пока он трижды не крикнул: «Виват, великая Россия и непобедимый государь Петр Алексеевич!»
