Рокентин воздел к небу руки:
— Какая несправедливость, какой напрасный поклеп! Если великий государь не отречется от своего заблуждения, то я прикажу небесной сфере упасть на землю, которую в сем случае на веки вечные объемлет тьма промежная!
Петр ударил арапником Рокентина:
— Не клуси, человек похабный! Тут все тебя обличает. Разве не сам утверждал, что карета со злодеями прочь города поехала? Но вчера утром во дворе дрябня была, земля сырая, влагой напитанная. Вот, зри, следы колес той кареты полукругом на обочине отпечатались, а ныне под сохли и тебя в воровстве обличают. И жалобы на внутренние боли — притворство одно.
— Се поклеп! — Рокентин встал в гордую позу.
Государь изумился:
— Таких глупых в упрямстве только баб встречал. Что же ты не опрокинул на грабителей свод небесный, не опалил их огнем газовым? Тебе, Рокентин, хоть ссы в глаза — все божья роса. А что твоя блудница скажет?
Тут настала минута для всеобщего удивления: пока государь обличал Рокентина, девица словно сквозь землю провалилась.
Впрочем, ее особо никто не искал, ибо в тот же день эта история благополучно завершилась.
Эпилог
Рокентин был подвешен на дыбу и после первого удара кнутом повинился. Устроить весь маскарад ему посоветовала умная Нина: «Одним махом разбогатеем!» Она же отходила любовника палкой и привязала к дереву.
Бриллиантщик повел государя к себе в сад. Под старой березой нашли шкатулку, завернутую в прочную парусину. В шкатулке лежала бриллиантовая застежка. Обнаружил Петр и изъял много золота и камней, а также большую сумму наличности — всего на двести десять тысяч рублей.
15 ноября того же 1723 года государь продиктовал манифест «О короновании блаженной памяти Ее Императорского Величества Государыни Екатерины Алексеевны». Дело было непрочным, вот государь и приводил в манифесте исторические примеры и утверждал, что «всем ведомо, как во всех христианских государствах непременно обычай есть потентами супруг своих короновать, и не только ныне, но и в древности…».
И далее государь, отринув правду, взахлеб живописал подвиги и самоотвержение супруги в двадцатилетней войне со Швецией и о спасении якобы ею русского войска на берегах Прута. «Того ради, — говорилось в манифесте, — данною нам от Бога самовластию за такие супруги нашей труды решились мы короновать ее Императорским венцом».
7 мая 1724 года над землей Московской плыл праздничный колокольный звон. То, по обычаю предков, в Кремле Петр короновал свою Катеньку. Народ широко открыл рот, когда увидал богатейшую робу императрицы из штофной материи с великолепным золотым шитьем. Коронационную мантию для царицы за безумные деньги изготовили в Париже из золотого штофа. Да и чего их, деньги, жалеть? Чай, не в гроб Петру Алексеевичу их с собой брать.
Впрочем, узнай тогда государь некоторые подробности амурных приключений своей возлюбленной, так, может, и не столь щедрым был бы? Но он сведает о них лишь тогда, когда самому жить останется слишком мало. Даже царское величие не служит порукой женской верности. А что касается аграфа-застежки, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, так он красовался на коронационном платье императрицы. И его хорошо видно на старинной гравюре.
Что стало с Рокентином? По закону он мог бы, как человек звания благородного, претендовать на смерть легкую — отрублением головы. Но суд приговорил его как колдуна к сожжению на костре. Уж очень огорчил сей злодей государя нахальными угрозами насчет небесной сферы. Государь, конечно, не поверил, а в душе все ж некоторые сомнения оставались: а вдруг и впрямь рухнет? Но Бог миловал, все обошлось.
И все же правы остались те, кто утверждал: Рокентин знается с нечистой силой. Толпы народа, жаждавшие собственными очами зреть справедливый акт правосудия, приперлись на Троицкую площадь. И вот когда под позорным столбом палач сложил костер и добавил в необходимой пропорции, проверенной практикой, серы — чтоб гнусным в ноздрю шибало, вдруг в ясном небе показался в форме яйца странный предмет. Тот предмет остановился над площадью, как раз против солнца, чтоб разглядеть его нехорошую сущность было нельзя.
Рокентин, уже привязанный к столбу, стал творить молитву. Все сразу же поняли: молитва сия дьявольская. Глупые людишки, давя друг друга, начали разбегаться. Умные же советовали государю казнь отменить, дабы с посланником ада рук не пачкать, а сослать его или в рудники, или — что еще страшней — в латинские окаянные страны.
Пока государь размышлял, небо от видения расчистилось. Государь махнул платочком, палач зажег дровишки. Они оказались сухими, и Рокентин, поначалу оравший нечеловеческим голосом, вскоре наглотался дыму и сгорел быстро.
Но бриллианты, видать, и впрямь обладают дьявольской силой. Пробегут годы, и застежка Рокентина вновь окажется в центре событий трагических. И события эти повлияют даже на ход российской истории. Об этом вам еще предстоит узнать из нашей книги.
Прощальный поцелуй
Екатерина Великая, оперевшись полными округлыми локтями на широкий подоконник, глядела в серую муть октябрьского дня 1768 года, на темную, ставшую тяжелой и тягучей воду Невы. Нагоняя дрему, княгиня Дашкова, ближайшая подруга государыни, которой еще предстояло стать директором Петербургской академии наук, зачитывала смету расходов:
— Жалованье годовое двум секретарям по девятьсот рублев, четыре сторожа для топки и уборки здания, казна чей — семьсот пятьдесят рублев на всех, двум переводчикам по четыреста пятьдесят, шесть сотен на дрова, бумагу, чернила и книги. — Дашкова разгладила лист бумаги, близоруко поднесла его к глазам. — Среди мелких расходов — на пять рублев спирту для двух голов мертвых…
У Екатерины сразу же отлетела сонливость, она повернула голову к Дашковой:
— Какие еще «головы мертвые»?
— Не ведаю того, государыня. Тут написано так. В Кунсткамере…
— Прикажи, чтоб сюда подняли.
…Вскоре служители поставили перед государыней две большие банки. В них находились человеческие головы — мужская и дивной красоты женская.
Екатерина удивилась:
— Как замечательно сохранились! Но кому они принадлежали?
Дашкова выкатила и без того громадные голубые глазищи:
— То мне неведомо. Надо спросить академика Штелина. Похоже, хранятся со времен Петра Алексеевича, тот любил курьезы. Штелин же как раз закончил свое «Полное собрание анекдотов о Петре Великом». Может, знает?
Превратности судьбы
Пока снарядили лакеев для поиска и доставки старенького искусствоведа и гравера, собирателя исторических сведений Штелина, государыня с любопытством и некоторым страхом разглядывала мертвые головы:
