Меншиков, завидя Богатырева, выронил из руки нож:
— Что случилось, полковник? Неужто… матушка-государыня?
— Слава Господу, жива! — перекрестился, оглянулся на слуг. — Прикажи, светлейший, чтоб нас наедине оставили.
— Пшли вон! — Слуги горохом посыпались в двери. — Может, за стол сядешь? Или вот прими хоть померанцевой под огурчик. Ну же, говори, не томи душу! Что стряслось?
Богатырев поведал про сундук с драгоценностями. Меншиков грохнулся на колени перед образами:
— Господи, услышал ты мои молитвы, этот змей алчный, Девиер треклятый, попался. Теперь он во-от где у меня! — И воздел вверх кулачищи. — Ишь, шакал гнусный, роптал против венчания моей дочери-красавицы Машеньки с наследником престола Петром Алексеевичем.
Счастливо улыбаясь, рывком поднялся на ноги, заграбастал в объятия Богатырева, чмокнул его в мокрый лоб:
— Ты, полковник, будешь у меня генералом. Заслужил!
Сладкие мечты
Дернул за шнурок. Тут же вбежал комнатный лакей.
Меншиков приказал:
— Скажи матросам, чтоб срочно отплытие готовили! А пока накормите гостя дорогого. Богатырев, сбрось свой мокрый камзол. Сейчас тебя во все сухое переоденут. — И задушевно, как равному, как старому другу: — Ведь Девиер давно жаждал меня погубить… Ах, выпей чего-нибудь, пусть кровь по жилам быстрей забегает. Португальское, шпанское, бургонское?
— Нет, светлейший, я водки предпочитаю.
— Тогда прими «Гданьской» или «Боярской». А лучше всего давай вместе замолодимся «Приказной». За здравие государыни! Собаки паршивые, что делают, что творят! Матушка-царица еще, хвала Создателю, жива, а они уже добро ее растаскивать начали. Ух, дураки безумные! Ведь Девиер хорошего не помнит. Государыню Екатерину я своей силой на престол возвел, а Девиер туда же примазался. Моими же заботами произведен был в генерал-лейтенанты. Я же хлопотал, чтоб государыня пожаловала сему португальскому аферисту орден Святого Александра Невского, а заодно графский титул и звание сенатора. А прежде того сестру мою родную в жены заполучил — столь жестоко приказал Петр Алексеевич. Хотя сердце кровью обливалось, но аз противиться не смел. Как же, Богатырев, тебе такой ловкий маневр удался, что ты за руку злодея схватил?
Новоиспеченный «генерал», еще полгода назад ходивший в капитанском чине, выпил еще одну чарку «Приказной», закусил черной икрой и ответил:
— Комнатного лакея Девиера подкупил, Андрюшкой кличут. Он возле своего хозяина вертелся, мне шептал тайком. Я еще нынче утром ведал, что Девиер ларец к выносу приготовил, караул я по сему случаю усилил, верного лейтенанта Лагуткина командиром оного назначил. Расхитители гнусные дождались, когда ты, светлейший, уехал из Зимнего дворца, да и я отлучился малость, вот и ринулись с бриллиантами и золотом. А тут их мои люди накрыли!
— Девиера надо было застрелить — и делу конец! Ну, по его спине кнут еще погуляет. Пора, Богатырев, поехали венец сему делу вершить. Нынче же разбужу государыню, доложу ей о воровстве. И указ на подпись: всем головы рубить. Иначе воров на Руси не вывести.
Сюрприз
Ликующий Меншиков среди ночи явился в Зимний дворец. Жаждая упиться победой, он намеревался сразу же отправиться допрашивать взятых под караул воров и уже предвкушал счастливый миг — арест Девиера.
Но обстоятельства подготовили светлейшему такой сюрпризец, что он едва не лишился дара речи. Войдя в главный подъезд дворца, он едва не споткнулся о труп караульного офицера в семеновском зеленом кафтане, в котором Богатырев узнал Лагуткина.
Тут же в лужах крови распластались и пятеро остальных караульных.
По углам испуганно жались дворцовые слуги.
Богатырев, уже вполне ощущавший себя в шитом золотом генеральском мундире, спустился с небес на землю. Он раздул щеки:
— Что такое? Заговор?
Слуги, утирая слезы, рассказали, что Девиер привел с собой несметное количество полицейских, которые внезапно напали и перебили дворцовую стражу, освободили арестованных товарищей. Сам же Девиер, жаждая оправдаться, среди ночи побежал в спальню государыни, где теперь и находится.
Меншиков нутром видавшего виды царедворца почувствовал: вот он, важный момент: или голова скатится на плахе, или власть — сладостная, упоительная! — станет еще прочнее. Скрежетнул зубами:
— Хулу на меня источает, погубить ищет! Богатырев, скачи в свой полк, приведи сюда две — нет, три! — роты семеновцев! А я к государыне.
Заплутай
Уже на лестнице у светлейшего зарябило в глазах от василькового цвета. Повсюду сидели и стояли вооруженные людишки в кафтанах, брюках и картузах сего мрачного цвета, отведенного полицейским: с лосинной перевязью, с набитыми патронташами, с пистолями и шпагами, красновато отсвечивавшими медными эфесами. На светлейшего они смотрели с наглыми ухмылками, не торопились замереть во фрунте.
Светлейший, как никогда, остался спокойным. Он даже с легкой улыбкой подумал: «Господи, как это до смешного похоже на возведение Екатеринушки на трон. Тогда, помнится, все эти шакалы алчные — Голицыны, Нарышкины, Толстые, Долгоруковы, Лопухины, герцог Голштинский — жаждали императором сделать внука Петра Великого — малолетнего Петрушу, сыночка злополучного Алексея, дабы от его имени государством управлять и разворовывать оное. Когда эти недоумки совещались, я привел ко дворцу Преображенский и Семеновский полки. По знаку моему они в решительный миг во все свои гвардейские глотки гаркнули: „Да здравствует государыня императрица Екатерина Алексеевна!“ Эти вельможные холуи со страху пообмирали. Ах, изменщик Девиер, неужто дело на сей раз в свою сторону склонит?»
Он степенно вошел в спальню.
Пахло камфорным спиртом, настоем трав и еще непередаваемо тяжелым, что появляется в воздухе перед смертью человека.
Меншиков первым делом перекрестился на образа, потом поклонился лежавшей в постели императрице, затем чуть заметно кивнул остальным — лекарям Блументросту и Паульсону. Не стал здороваться лишь с одним — Девиером, сидевшим на низком пуфике возле государыни и что-то страстно шептавшим ей в ухо.
Девиер резанул волчьим взглядом вошедшего. Меншиков почтительно приник к руке императрицы и негромко, но со скорбью в голосе произнес:
— Матушка, пока ты болеешь, тебя разворовывают. И главный вор тот, которому ты доверяла когда-то обучение своих детей чужеземным языкам, которого возвела в ранг высших сановников, — Антон Девиер. Нынешней ночью его людишки утащили твой большой кипарисовый ларец с бриллиантами.
Девиер нагло усмехнулся, обнажив крепкие лошадиные зубы:
— Светлейший князь, вашему сану и вашему возрасту негоже лгать, ибо свидание с Богом совсем близко. Кипарисовый ларец я нарочно взял, чтобы поставить у Екатерины Алексеевны в опочивальне. Вот он. — И главный полицмейстер Петербурга откинул бархатный полог свекольного цвета: за ним стоял ларец. Девиер открыл крышку: — Екатерина Алексеевна, все в полной сохранности.
