— А что дальше?
— Убежим в одну из наших дальних деревушек. Обвенчаемся. Я, Сергей Матвеевич, вам много детишек рожу. Согласны? — Рассмеялась, словно серебряный колоколец зазвенел.
— Согласен, коли мальчишек будет немало…
Возлюбленная послала воздушный поцелуй, торопливо проговорила:
— Скоро увидимся! А пока следует мне поторопиться… — И она скрылась за углом.
Обрученные
И почти тут же загремел засов. Вошел Щеглов с тремя стражниками. Он деловито сказал:
— Светлейший прислал вам, господин полковник, вина. Испейте, и Александр Данилович нынче же избавит вас от узилища.
Один из стражников на подносе подал большой серебряный с эмалью кубок. Богатырев осушил его, вытер платком уста, с усмешкой произнес:
— Передайте светлейшему, что он умеет награждать преданность, — и вдруг, хитро подмигнув Щеглову, скорчился, покатился по полу. — Ах, жжет, помираю…
Стражники удалились, Богатырев остался недвижным лежать на полу.
* * *
Прошло немного времени, как Щеглов вернулся к морякам. Они засунули Богатырева в мешок и, кряхтя, потащили на причал. Тут моряки положили мешок на дно небольшого ялика, в котором уже сидели двое верных Щеглову людей.
Отчалив, взяли курс в сторону залива. Вдруг из-за луки мелькнули паруса «Фортуны». Мешок был развязан, оживший полковник счастливо улыбнулся:
— Коль скоро отрава Меншикова меня не взяла, буду сто лет здравствовать.
Богатырев с чувством пожал руку Щеглову и его помощникам и перелез на борт подошедшей «Фортуны». За рулем стоял Чердынцев, снастями занимались фон Гольц и его дочь.
Ирина, не тая чувств, бросилась на грудь Богатырева, разрыдалась:
— Милый!..
Еще не успели нарадоваться избавлению от гибели, как фон Гольц с тревогой указал вперед:
— Что это? Меншиков по воде возвращается с охоты. Мы идем по ветру, может, проскользнем мимо? Сергей Матвеевич, спрячься в каюте.
Богатырев юркнул в каюту.
* * *
Но Богатырев не ведал, что с большой царской яхты за ними наблюдали в подзорную трубу и тут же донесли Меншикову:
— Светлейший, какая-то фигура поспешно скрылась в каюте.
— Дайте знать, чтоб к нам подошли! — приказал светлейший.
Сигнальщик подскочил к корме, пальнул из сигнальной пушки, замахал вдоль борта белым флагом.
Однако яхта курса не меняла.
Сигнальщик схватил жестяной рупор, заорал:
— Меняй курс, подойди к борту!
Беглецы сделали вид, что команды не поняли, стали спешно отворачивать в сторону, желая избежать ненужной встречи.
Но ветер был слаб, побег не удался.
* * *
Весельный баркас, сопровождавший светлейшего, уже подходил к «Фортуне», готовясь взять ее на абордаж.
Богатырев понял, что в каюте не отсидеться. Он выскочил на палубу с каким-то тесаком и уложил двух матросов, первыми забравшихся на яхту.
Отчаянно размахивая шпагами, ему на помощь бросились Чердынцев и фон Гольц. Еще трое преследователей рухнули под напором беглецов.
Но пуля насмерть сразила верного друга — капитана Чердынцева. Обливаясь кровью от раны в плече, выронил шпагу фон Гольц. Пять или шесть нападавших навалились на Богатырева, выбили у него тесак.
Битва была проиграна.
Наставя в спину шпаги, Богатырева повели к баркасу, дабы немедля доставить к светлейшему, яхта которого успела подойти довольно близко к месту сражения. Проходя мимо Ирины, Богатырев на мгновение остановился, поцеловал ее в губы:
— Прощай, любимая! Мечтал быть с тобой всегда, да Бог, видать, судил иначе.
И вдруг, сильной рукой оттолкнув матросов, он бросился в воду. Широко загребая руками и взбурливая пену ногами, стремительно поплыл к берегу.
— Стреляй, уйдет! — заорал Меншиков и первым схватился за пищаль, открыл пальбу.
К нему присоединились и другие, в том числе малолетний любитель охоты Петр.
Вода вокруг Богатырева запузырилась от пуль. А потом окрасилась кровью. Славный гвардейский полковник и последний фаворит супруги Петра Великого на поверхности больше не появился.
Его возлюбленная, страшными глазами смотревшая на происходящее, вдруг крикнула:
— Нет, милый, нас никто не разлучит! — Она метнулась в воду и сразу же скрылась в пучине.
…Солнце уже взошло над водой, обещая новый, полный теплого света, тихий денек.
Крушение
Александр Данилович мог торжествовать. Близилось венчание княжны Марии Александровны Меншиковой с государем. Все враги были уничтожены или подмяты.
Но Господь правду видит. Гром грянул с чистого неба. Несокрушимое доселе здоровье временщика вдруг пошатнулось. У него без видимой причины появилось кровохарканье.
Блументрост, осмотрев больного, задумчиво покачал головой:
— Светлейший князь, кровь, кою вы извергаете, цвета алого, и притом пенистая, из чего надлежит заключить, беря во внимание красноту щек, одышку и кашель: сия лихорадка легочная. Должен признаться: на благоприятный исход болезни надеяться трудно. Прописываю вам холодную воду с борной кислотой, кою употреблять будете по своему произволу. И еще пластырь к груди против болящего места. Не рекомендуется курение и употребление горячительных напитков.
Тем временем юный Петр, обретший вдруг свободу действий, бежал с Васильевского острова. Ему весьма противна была невеста — княжна Меншикова.
Государь вздыхал по своей тетке — Елизавете. Теперь он поспешил прочитать ей сонеты, кои сам и сочинял. В свои семнадцать лет, огневолосая, стройная, полногрудая, всегда оживленная и полная женского очарования, она покорила юнца. Кроме того, у них было общее увлечение — охота.
* * *
Меншиков, вопреки усилиям светил медицины, выздоровел. Но прежнего влияния на государя не имел. Тот откровенно сторонился светлейшего, предпочитая общество князя Ивана Долгорукова, который чуть не каждую ночь водил его на свидания с легкодоступными девицами.
Дошло до того, что даже хитрая лиса Остерман начал открыто грубить Меншикову.
7 сентября 1727 года наступила развязка: Петр приказал арестовать светлейшего.
Грянуло следствие.
У друга Петра Великого были конфискованы несметные сокровища: девяносто тысяч крепостных крестьян, восемь миллионов золотых червонцев, тридцать миллионов серебряной монеты, на три миллиона драгоценностей, двести пудов (!) серебряной посуды. А еще — бесчисленные дома в Москве, Ораниенбауме, Ямбурге, Нарве, громадные поместья в тридцати шести губерниях Великороссии.
