В общем, жила я среди людей, но чувствовала себя так, будто горы вокруг сомкнулись стеной…
Хоть я и не полюбила Берлин, а всё же эти осенние прогулки были благом. В течение первых моих недель в оккультном отделении они помогали поддерживать бодрость духа и здоровье разума. Хорошо, что народу мало: меньше локальное давление эгрегора. Хорошо, когда прохладный ветер: голова прочищается после массированного погружения в мистические материи.
Дома, во время подготовки, тоже, бывало, с утра до ночи всё внимание приковано к тонкому плану. Но мы много шутили и смеялись даже в процессе занятий, и вообще было много хорошего общения. Это помогало не слишком отрываться от земли. Здесь же, во враждебном окружении, я варилась в собственных мыслях, и чувство реальности постепенно как-то размывалось. Зато уж как пройдёшь по какой-нибудь Потсдамерплац в непогоду – ветер в лицо, ноги промокли, зонтик вывернуло, проклятые полотнища со свастикой хлопают, как выстрелы, – аж вздрагиваешь! – и порядок: весь туман выветрило из головы. Но и солнце, возвращавшее осени яркие краски, отлично взбадривало приунывшее сознание.
Любимыми местами в городе стали парки. А обязательные маршруты я старалась прокладывать так, чтобы часть пройти по Унтер-ден-Линден: мне нравилось сочетание простора, уходящей вдаль перспективы и больших деревьев с ветвистыми кронами.
Кроме того, я с удовольствием, когда была возможность, заглядывала в церкви. Готическая архитектура – даже в её упрощённом немецком варианте – с первого раза покорила моё сердце: эти стрельчатые окна с витражами, эти своды, которые устремлены ввысь, много простора и света. В церквях было тихо, пусто, мерцали толстые свечи, иной раз повезёт – услышишь звуки органа. Тут практически полностью нивелировалось давление фашистского эгрегора, и можно было вдохнуть полной грудью.
Ещё в свободное время я ходила по магазинам. Жалованья, полученного за первый же месяц, хватило на приобретение кое-каких необходимых вещей осеннего гардероба, обуви.
Главное – я купила радиоприёмник! Теперь по вечерам я с волнением слушала официальное немецкое радио и старалась намыть из потоков совершенно неуёмной лжи крупицы правды про «Восточный фронт». Навострилась быстро: правда вылезала, как шило из мешка, в виде недомолвок и противоречивых сообщений. А я ещё применяла нейроэнергетические методы считывания информации. Дела на Кавказе и под Сталинградом у немцев были не так хороши, как им хотелось представить, потому что наши держались насмерть. И всё же немцы продвигались. Всё медленнее, всё тяжелее. Чувствовалось, что они вязнут, как в прошлом году в это же время начали вязнуть под Москвой. И всё же они ещё двигались вперёд.
Снова и снова возвращалась неприветливая мысль. Наши воюют, наши стойко держатся и, возможно, скоро переломят ситуацию и погонят врага так же, как прошлой зимой. А я-то что делаю? Зачем я торчу тут? Ни богу свечка, ни чёрту кочерга! Наверное, я с ещё более острым нетерпением ждала бы, когда со мной выйдут на связь, если бы мысли о своих не были искусственно притуплены карантинными блокировками.
Пользуясь педагогической страстью Ульриха ко всяческим разъяснениям, я зацепилась за разговор о военных событиях последнего времени и задала вопрос:
– Отчего же мы только изучаем да ищем всякие древности? Неужели среди нас нет оккультистов, способных на боевое колдовство? В Тибете я слышала рассказы о великих ламах, способных остановить целую армию…
На лице Ульриха появилось ошалелое выражение, однако он взял себя в руки и ответил степенно:
– Не будьте такой легковерной, дорогая ученица! Но… Хайке, ваш потенциал поразителен! Вы угадали… Сейчас… Сначала ответьте: вам когда-нибудь приходилось общаться не с умершими, а с потусторонними существами?
– Приходилось немного.
Шаманы дали нам в Школе пообщаться с несколькими духами, которых сумели приручить.
– Очень хорошо. Сегодня вы приглашены на особенный спиритический сеанс. Ничему не удивляйтесь, ничего не бойтесь, делайте, что скажет ведущий, что будут делать все. Идёмте, я отведу вас.
– Так что же я угадала?
– Вы всё узнаете на месте.
Ульрих сообщил об особенном сеансе торжественно, но с некоторой долей растерянности, как будто не был уверен до конца, как отнестись к этой чужой затее.
Ни много ни мало – он сопроводил меня на шестой этаж! Что-то будет? Оказалось, что у Ульриха – мой пропуск. Едва дежурный согласился пропустить меня, как Ульрих достал из кармана чёрную повязку и аккуратно завязал мне глаза. Повязка оказалась совершенно непроницаемой.
– Я ухожу. Работайте на совесть! – сказал мой куратор.
Рядом со мной оказался другой человек, который повёл меня за собой каким-то извилистым путём. По дороге я считывала: высокий, крупный, слишком полный; женат, дети – не меньше трёх; оккультист с хорошо открытыми каналами и плотно прикрытой «крышечкой» на Сахасраре, на макушечной чакре то есть; любит свою работу; убеждённый фашист; культивирует тёмную энергию… Пока ничего интересного… Мы пришли.
В студии – так называли помещения шестого этажа, в которых проводились оккультные практики, – было темно, хоть глаз коли. Чувствовалось присутствие людей, обнаружился на ощупь стул. Рядом, справа, двинул стулом мой проводник. Когда глаза привыкли, проступил круг, составленный из дюжины сидящих фигур, а посередине – стол с единственной, очень толстой, свечой. Фитиль был так глубоко утоплен внутрь восковой воронки и так тускло мерцал, что ни лиц, ни фигур людей не разглядеть. Воск не просвечивал, как это бывает обычно, поэтому я решила, что свеча – чёрная.
Брр!
Ни приветствий, ни разговоров между сидящими в кругу. Никакого протоколиста. Медиума не назначали, следовательно, каждый в равной мере должен будет служить проводником. Ведущего тоже не представили.
Двенадцать человек на ощупь взялись за руки. Слева мне досталась будто и не ладонь, а лягушачья лапка, влажная от холодного пота. Справа – крупная, рыхлая, уже знакомая кисть, тоже прохладная, но хотя бы сухая. Оба соседа – а это, несомненно, были мужчины – сильно волновались перед началом сеанса. С чего бы? Я собралась мысленно посканировать соседа слева и других участников «слепого» сеанса, но не успела.
– Херфьётур, приди! – произнёс повелительный голос.
Всё-таки есть ведущий.
Моего поверхностного знакомства с Эддой было достаточно, чтобы иметь представление о валькириях, в том числе об одной из самых могущественных – Херфьётур, чьё имя приблизительно переводится как «путы войска».
Группа вслед за ведущим повторила призыв. Я – со всеми. Голоса звучали глухо и взволнованно. Среди них – минимум ещё один женский. Быстрое и глубокое вхождение в транс походило на спуск по эскалатору. Круг заполнился сумеречной энергией, и стало не по себе. Но волков бояться – в лес не ходить. Надо было нырять в этот тёмный омут…
В общем хоре я повторила:
– Херфьётур, приди!
