Он отдал соответствующие приказы, и 25 апреля 1849 г. генерал Никола Удино, сын одного из наполеоновских маршалов, с армией около 9000 человек высадился в Чивитавеккье и двинулся в 45-мильный [ок. 72,5 км] поход на Рим. С самого начала генерал находился в заблуждении. Его убедили, что небольшая горстка революционеров навязала Римскую республику не желавшему того народу, поэтому свержение республики неминуемо, и соответственно самого генерала и его солдат будут приветствовать как освободителей. Он получил приказ не давать официального признания ассамблее и мирно оккупировать город, по возможности не сделав ни одного выстрела.
Иллюзия быстро рассеялась. Его не ждал теплый прием, жители готовились защищаться с оружием в руках. Римская армия, какова бы она ни была, состояла из регулярных папских фронтовых войск, carabinieri – специального войскового корпуса, наделенного полицейскими функциями, гражданской гвардии в тысячу человек, добровольческих полков, набранных в городе, численностью до 1400 человек и самого населения с оружием, какое оно смогло найти (считать его наименее грозным звеном римской армии было бы ошибкой). Общая численность армии все равно оставалась сравнительно небольшой, и истинное ликование наступило 27 апреля, когда Гарибальди въехал в город во главе 1300 легионеров, которых набрал в Романье. Через два дня подошел полк ломбардских bersaglieri (стрелков) с их широкополыми шляпами с развевающимся плюмажем из черно-зеленых петушиных перьев. Защитники собирали силы, но счет по-прежнему был не в их пользу, и они прекрасно это понимали.
Первое сражение за Рим произошло 30 апреля. Основная причина поражения французов состояла в неведении и неправильном понимании ситуации генералом Удино. Он привез осадные орудия, но не взял с собой штурмовые лестницы. Только когда его колонну, наступавшую в направлении Ватикана и Яникульского холма, поприветствовали залпами орудийного огня, он начал осознавать серьезность своего положения. Затем на французов обрушился легион Гарибальди, которого вскоре поддержали берсальеры. Шесть часов войска Удино отбивались изо всех сил, но с наступлением вечера им пришлось признать поражение и отправиться в долгий обратный путь к Чивитавеккье. Французы потеряли 500 человек убитыми и ранеными, 365 человек попало в плен; но унижение, наверное, было тяжелее всего остального. Рим явно оказался гораздо более крепким орешком, чем они ожидали.
Тем не менее французы решительно настроились его раскусить. Меньше чем через месяц (за это время Гарибальди со своими легионерами и берсальерами выступил на юг навстречу наступающей неаполитанской армии) Удино получил пополнение, которого просил, и 3 июня с двадцатитысячной армией и значительно усиленным вооружением во второй раз двинулся на Рим. Теперь город был практически обречен. Защитники отважно отбивались, но к концу месяца сил у них уже не оставалось. 30 июня в ассамблее появился Гарибальди, покрытый пылью, в красной рубашке, заляпанной грязью и запекшейся кровью. О капитуляции, заявил он, не может быть и речи. Соответственно начались уличные бои. Когда римляне оставили Трастевере (район города к западу от Тибра), французские пушки могли просто стереть Рим с лица земли. Защитникам пришлось уходить к холмам. «Dovunque saremo, – сказал людям Гарибальди, – colà sarà Roma» («Где бы мы ни были, там будет Рим»). Наконец папа мог возвращаться, не беспокоясь о своей безопасности, но он появился в Риме только тогда, когда понял, что принц-президент оставляет для его защиты французский гарнизон. Луи Наполеон взял на себя новую огромную ответственность, о которой впоследствии горько пожалеет.
Значительную часть своего времени принц-президент посвящал укреплению собственного положения, не только в Париже, но и по всей стране. Это означало посещать как можно большее количество городов и даже деревень. Он проехал Францию вдоль и поперек, очень часто на поезде (сеть железных дорог росла с потрясающей быстротой). Открывал новые железнодорожные линии, посещал больницы и школы, вручал знамена воинским подразделениям, непрерывно создавая образ нового Наполеона, ликуя в душе при возгласах «Vive l’Empereur!», что случалось с возрастающей частотой. В октябре 1849 г. он почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы уволить премьер-министра и взять его обязанности на себя. «Имя Наполеон, – писал принц-президент в послании Национальной ассамблее, – само по себе программа. Оно значит: внутри страны – порядок, власть, религия и процветание народа; за рубежом – достоинство нации».
Но впереди, как он знал, была проблема. Конституция республики давала президенту только четырехлетний срок без права на немедленное переизбрание. Ему придется оставить президентский пост в 1852 г., хочет он того или нет. Поскольку Луи Наполеон не намеревался допускать такого развития событий, у него было только два варианта: либо изменить закон, либо осуществить государственный переворот. Стремясь вызвать как можно меньше общественных волнений, он, естественно, склонялся к первому варианту и сделал официальное обращение к ассамблее. Дебаты были продолжительными и горячими, но время было потеряно. В результате пришлось переходить ко второму варианту. План был тщательно разработан, дата назначена на 2 декабря 1851 г. – годовщину коронации Наполеона I в 1804 г. и его триумфа при Аустерлице годом позже.
Секретность соблюдалась строго. 1 декабря у Луи Наполеона был обычный для понедельника вечерний прием в Елисейском дворце. Когда ушел последний из гостей, примерно в половине одиннадцатого, он уединился в кабинете с полудюжиной самых надежных приверженцев и вручил им три воззвания. Их смысл был достаточно прост. Ассамблея пытается захватить власть, данную принцу-президенту народом Франции. Его долг защитить и сохранить республику. Он восстановил всеобщее избирательное право для мужчин (которое ассамблея радикально ограничила восемнадцать месяцев назад), а теперь предлагает провести референдум в ближайшие две недели, чтобы народ (единственный правитель, которого он признает) мог сам определить свое будущее. Он приказал к утру расклеить эти воззвания по всему Парижу. И этого будет достаточно. Луи Наполеон пожал руку каждому по очереди и отправился спать.
Следующим утром примерно в 10 часов около 300 депутатов пришли в Пале-Бурбон, но двери оказались закрытыми. Они отправились в местный муниципалитет выразить свой протест, но результата не добились: прибыла полиция и арестовала всю группу. В одиннадцать часов принц-президент выехал из Елисейского дворца на большом вороном жеребце, рядом с ним скакал Жером, король Вестфалии и младший брат Наполеона I. Жерому было уже шестьдесят семь лет, но из всех братьев он больше всех походил на императора – этот эффект усиливала его привычка закладывать кисть руки за жилет точно так же, как это делал Наполеон. Возгласы «Vive l’Empereur!» раздавались чаще, чем обычно.
Государственный переворот почти завершился, но только почти. Оппозиция (в нее входил Виктор Гюго) продолжила протесты, появилось несколько баррикад в освященном веками стиле; но протестовал по большей части средний класс, и ему совершенно не удалось увлечь за собой простой народ. 4 декабря бонапартисты нанесли удар: 30 000 солдат вошли в Париж и снесли остававшиеся баррикады. Если кто-то возражал, его убивали на месте. К несчастью, в середине дня стрельба вышла из-под контроля. Солдаты и артиллеристы несколько потеряли голову и разграбили два самых популярных кафе на Итальянском бульваре, убив около сотни абсолютно невинных посетителей. Massacre sur les boulevards, резня на бульваре, поставила печальную точку в этой довольно бескровной операции
[179].
