Упадок здоровья и настроения Наполеона были очевидны всем, а с прошествием месяцев стали предметом общей озабоченности. Он так и не восстановился после Садовы, за которую к этому времени почувствовал и собственную ответственность. Беспокойство спровоцировало новый приступ почечной колики. Наполеону пришлось покинуть Париж и несколько недель провести в Виши, где воды приносили ему некоторое облегчение. Когда Адольф Тьер говорил, что «это Францию разбили при Садове», он был совершенно прав. Через месяц после рокового заседания правительства лорд Коули (уже не посол, но по-прежнему друг) навестил императора в Фонтенбло. Он нашел его «постаревшим и угнетенным», а также предположил, что тот, возможно, даже обдумывает отречение. Преемник Коули, лорд Лайонс, согласился с таким предположением. 11 августа он доложил министру иностранных дел Великобритании лорду Стэнли следующее:
Утверждается даже, что он устал от всего, огорчаясь контрасту между блеском начала своего правления и сегодняшней мрачностью, и намерен, если возможно, уйти в частную жизнь. Это, вне всякого сомнения, большое преувеличение, но если он действительно чувствует себя неспособным править с необходимой энергией, династия и страна находятся в серьезной опасности.
Император, конечно, был не в состоянии сопровождать Эжени, когда в ноябре 1869 г. она отправилась к хедиву Исмаилу на открытие Суэцкого канала. Церемония не обошлась без неприятного момента. Хедив любезно предложил императрице Франции первой пройти по каналу на французской императорской яхте «Орел» (Aigle). Однако в ночь перед открытием канала корабль королевских ВМС «Ньюпорт» (Newport) капитана Джорджа Нэрса, не включая ходовые огни, проскользнул мимо массы ожидающих судов и встал перед французским «Орлом». Когда наступил рассвет, французы с ужасом увидели, что «Ньюпорт» уже находится на входе в канал и убрать его оттуда невозможно – таким образом «Ньюпорт» прошел первым. Нэрс стал, наверное, единственным британским военным моряком, одновременно получившим из Адмиралтейства официальный выговор и неофициальное письменное поздравление по поводу впечатляющей демонстрации искусства судовождения. «Орел» соответственно стал только вторым судном, прошедшим из Порт-Саида в Суэц. За французским «Орлом» проследовало сорок пять судов, на которых шел хедив, его официальные гости, послы иностранных государств и другие важные сановники. Когда утром 20 ноября Шарлотта появилась в Красном море, ее приветствовали залпами орудий, а оркестр «Орла» исполнил «Partant pour la Syrie»
[186]. Наверное, это не очень соответствовало случаю, но это едва ли заметили многие люди
[187].
30 сентября 1868 г. после того, как испанская армия потерпела поражение от революционных сил в сражении при Альколеа, королева Изабелла II Испанская села с детьми на поезд в Сан-Себастьяне и отправилась в ссылку. Два года страна оставалась без монарха, пока рассматривались различные кандидатуры. В 1870 г. трон предложили принцу Леопольду Гогенцоллерн-Зигмарингену. Если бы принц сразу отверг испанское предложение, могло бы не случиться Франко-прусской войны, а Наполеон III оставался бы на троне до конца своих дней. Увы, Леопольд принял предложение. Франция пришла в ужас. Как страна могла согласиться стать сосиской внутри германского сэндвича? Бисмарк повел себя типичным для него образом, решив спровоцировать Францию на объявление войны. Он опубликовал так называемую Эмсскую депешу, якобы официальное сообщение о недавней беседе между королем Вильгельмом и послом Франции. На самом деле беседа была дружелюбной, но Бисмарк искусно отредактировал депешу таким образом, чтобы каждый народ почувствовал себя оскорбленным и высмеянным другой стороной, опасно возбудив страсти в обеих странах.
19 июля Франция объявила Пруссии войну, на что и рассчитывал Бисмарк. Германские государства восприняли Францию как агрессора (формально все было именно так) и встали на сторону Пруссии; Франция таким образом практически осталась без союзника. Не было смысла искать помощи у Англии; отношения с королевой Викторией давно охладели. Общественное мнение в Англии, судя по всему, отразил Томас Карлейль (пусть, возможно, и преувеличенно), когда написал: «То, что благородная, терпеливая, серьезная, набожная и сильная Германия наконец объединится в одно государство и станет Королевой континента вместо болтливой, хвастливой, размахивающей руками, вздорной, неспокойной и невротичной Франции, представляется мне самым обнадеживающим общественным событием, которое случилось за время моей жизни».
Для императора вопрос был решен. Несмотря на тот факт, что он постоянно испытывал боль (иногда страшную) из-за камня в мочевом пузыре размером «с голубиное яйцо», почти не мог сесть на лошадь и даже ездить в карете, он твердо решил лично командовать армией. Итак, 28 июля Наполеон и его четырнадцатилетний сын, принц империи, сели в поезд, поданный на маленькую частную железнодорожную станцию на территории дворца Сен-Клу, и отправились к войскам в Меце.
Франко-прусская война была игрой в одни ворота. Бисмарк к этому времени превратил прусскую армию в превосходную военную машину, и несмотря на то, что общая численность населения Пруссии и Северогерманского союза (примерно 30 миллионов человек) была значительно меньше, чем во Франции, за восемнадцать дней мобилизации он смог собрать армию в 1 183 000 человек. Французская армия, напротив, была не укомплектована, не обучена и испытывала угрожающий недостаток необходимого оснащения. Не было санитарного и грузового транспорта. Генералы обнаружили, что в изобилии имеются карты германской стороны границы, но нет карт французской территории; в результате несколько военачальников с большим трудом разыскали формирования, которыми их назначили командовать. Германская артиллерия уничтожила французскую кавалерию, не оставив никаких сомнений в том, что дни конных воинов на полях сражений прошли навсегда. 27 августа Наполеон понял, что больше не вправе подвергать своего сына риску погибнуть или попасть в плен, поскольку от него зависело выживание империи; с сожалением он отправил его обратно в Париж, а оттуда в Англию.
Конец наступил 1 сентября недалеко от небольшого городка Седан. Уже зная, что все потеряно, император (его щеки густо нарумянили, чтобы скрыть, насколько он был болен) каким-то образом сел на своего коня. Кроме двух случаев, когда ему требовалось облегчиться, и еще одного, когда он был вынужден спешиться, чтобы унять боль, он провел в седле пять часов. Примерно в 6 часов вечера, когда солнце уже опускалось к горизонту, был поднят белый парламентерский флаг, и французский офицер поскакал к королю Вильгельму с письмом такого содержания:
