Принц, который был обязан, к своему великому неудовольствию, состоять в разведывательной части, быстро заскучал. Вечером 30 мая он предложил своему командиру до наступления основных сил произвести разведку первых десяти миль [ок. 16 км] территории (дневной переход, поскольку армия в качестве транспорта использовала воловьи повозки) и выбрать подходящее место для лагеря на первую ночь. Предыдущий отряд разведчиков, подчеркнул он, уже доложил, что в этом районе зулусов нет, поэтому никакой опасности не будет. Звучит невероятно, но разрешение было дано – при условии, что с ним пойдут три-четыре младших офицера под командованием капитана Джалеля Брентона Кэри. Группа выступила верхом ранним утром, а к полудню британцы нашли прекрасное место для привала у небольшого вади, сухого русла реки. Спешившись, они отпустили лошадей пастись, а сами устроились выпить кофе и выкурить по сигарете, как вдруг услышали звуки выстрелов: импи
[191] зулусов выскочили из высокой травы в нескольких ярдах от них. О сопротивлении не могло быть и речи; единственной надеждой оставалось хватать лошадей и пришпоривать их до безопасного места. Всем, кроме принца, это удалось. А он, безусловно лучший наездник в отряде, обычно легко вскакивавший в седло лошади, бегущей мимо него, на этот раз попытался ухватиться за луку, но поймал только кобуру, притороченную к своему дешевому африканскому седлу, и ремень кобуры быстро оторвался. Остальные успешно ускакали, остановили коней за небольшим холмом в сотне ярдов от места – и увидели, что лошадь принца скачет к ним без всадника. Все сразу поняли, что надежды нет; им оставалось только возвратиться в штаб и доложить о трагедии.
Легко себе представить реакцию штаба. Королева лично отдала приказ ни при каких обстоятельствах не подвергать риску жизнь принца – и вот он стал первой потерей в новой кампании. К вади немедленно отправили поисковый отряд. Тело нашли быстро. Из одежды на нем остался лишь один носок, из восемнадцати ран ни одной не было в спину. Не вызывало сомнений, что при трагедии подобного масштаба требуется найти козла отпущения. Выбор пал на несчастного капитана Кэри. Его обвинили, совершенно несправедливо, в неоказании помощи боевому товарищу в трудную минуту, предали военно-полевому суду и уволили из армии
[192].
Королева Виктория, понятно, восприняла известие о гибели принца с гневом. Эжени была убита горем (она обожала сына), но встретила удар мужественно. Он был солдатом, сказала она, а солдаты, бывает, погибают. Однако в первую годовщину его смерти она приехала к тому вади (сложности ее путешествия даже трудно себе вообразить) и отслужила там панихиду. Она привезла с собой черенки деревьев из Фарнборо и посадила как можно ближе к тому месту, где погиб ее сын. Вскоре по приказу королевы Виктории место отметили небольшим памятником из великолепного белого мрамора. Он и сейчас стоит там в окружении группы явно английских деревьев – маленький кусочек Гемпшира в африканском вельде
[193].
19. Последняя манифестация. 1870–1873
Я только что из Парижа… Зрелище развалин ничто по сравнению с великим умопомешательством парижан. За очень редким исключением все показались мне достойными смирительной рубашки. Одна половина населения жаждет повесить другую, а та отвечает тем же.
Из письма Гюстава Флобера к Жорж Санд
После сдачи императора в плен Бисмарк и прусский главнокомандующий генерал фон Мольтке просили его подписать предварительный вариант мирного договора, но он отказался. Наполеон сказал, что уже не имеет права ничего подписывать, мирные переговоры относятся к компетенции французского правительства, теперь возглавляемого регентом, императрицей Евгенией. Однако это правительство тоже прекратило свое существование, а 4 сентября депутат Леон Гамбетта провозгласил в Парижской ратуше Третью французскую республику. Тем временем война еще продолжалась. Зная, что прусская армия теперь движется на Париж, который соответственно очень скоро окажется на осадном положении, французы создали Правительство национальной обороны. Председателем стал генерал Луи Жюль Трошю, а Гамбетта занял посты военного министра и министра внутренних дел. Для защиты столицы собирали всех: удалось набрать примерно 60 000 солдат, вернувшихся после Седана, около 90 000 жандармов (в основном из территориальных) и бригаду в 30 000 моряков, к которым можно добавить 350 000 необученных членов Национальной гвардии. В целом получилось около полумиллиона человек.
Укрепления города состояли в основном из так называемой Стены Тьера длиной 25 миль [чуть больше 40 км]. Она строилась с 1841 по 1844 г. по закону, принятому правительством Тьера, и шла тем же маршрутом (хотя она немного короче), что современная окружная дорога. Было также кольцо из шестнадцати крепостей, тоже постройки 1840-х гг. Однако скоро стало понятно, что Мольтке не имеет намерения брать город штурмом. Он даже не стремился к быстрой капитуляции французов, что оставило бы новые французские армии в целости и позволило Франции возобновить войну. Он рассчитывал на изнурение: голод, по его мнению, заставит Париж сдаться.
Боевой дух граждан столицы по-прежнему был высок, но ситуация уже стала угрожающей, и парижане об этом знали. 7 сентября министр иностранных дел Жюль Фавр просил американского министра Элияху Бенджамина Уошберна «вмешаться ради установления мира», а два дня спустя отправил Тьера в Лондон в надежде на поддержку Великобритании. Из Лондона Тьер поехал в Вену, Санкт-Петербург и Флоренцию (тогда она была временной столицей новой объединенной Италии), однако везде получил только вежливое сочувствие. Фавр тогда попросил аудиенции у самого Бисмарка. Их беседа, проходившая в огромном дворце Ротшильда в Ферьере примерно в 20 милях [ок. 32 км] к востоку от Парижа, затянулась далеко за полночь, но ни к чему не привела. Бисмарк лишь постоянно и намеренно пускал дым из своей пенковой трубки прямо в лицо Фавру, который был некурящим. Запросы Пруссии, сказал он, просты: Эльзас и большая часть Лотарингии. «Я убежден, – добавил Бисмарк (и его правота подтвердилась), – что когда-нибудь в будущем у нас с вами снова будет война, и мы хотели бы встретить ее со всеми возможными преимуществами». Фавр ответил, что если он согласится на эти требования, то никакое французское правительство не сможет надеяться на выживание. «Вы хотите уничтожить Францию!» – воскликнул Фавр и залился слезами
[194].
