– Если бы за мной пришла толпа, я заставил бы ее дорого заплатить, – ответил Джон.
Австралийская Шляпа сунул контейнер с автоматом и деньгами в боковой карман своей куртки.
– У него есть какие-нибудь документы?
Цепкие руки обшарили карманы Джона. Он почувствовал, как вытащили его перочинный нож.
Наручные часы сняли. Его бумажник и поддельное удостоверение личности передали Австралийской Шляпе, который баюкал в одной руке пистолет, просматривая их. Он извлек из бумажника деньги, сунул их в карман куртки и швырнул бумажник в залив.
Следующим ему был вручен поддельный паспорт.
Он изучил его и небрежно отправил вслед за бумажником, сказав:
– О'Доннел, вполне достаточно.
Австралийская Шляпа наклонился к Джону, загородив сияние фонарей над ним. Тот мог теперь разобрать затененные черты – узкое лицо, две впадины глаз, острый подбородок. Ярость грозила заставить Джона сопротивляться державшим его мужчинам.
Австралийская Шляпа, казалось, увидел это, и между ними проскочила вспышка безумия, ярость против ярости, сумасшествие против сумасшествия. Это пришло и ушло так быстро, что Джон даже не понял, было ли это на самом деле. Он почувствовал, как что-то коснулось его, и видимого, и скрытого. И Джон отразился в другом человеке, словно в темном зеркале, в другой половине себя.
Оба мужчины отпрянули от этого.
Джон снова стоял в сверкании фонарей на причале. Лицо Австралийской Шляпы снова пряталось в тени.
Немного погодя Австралийская Шляпа сказал:
– Я склонен слегка изменить правила игры, мальчики.
Кто-то позади Джона спросил:
– Потому что он О'Доннел, как и ты сам?
– А у тебя, может быть, есть какая-то другая причина, Муирис? – Пистолет-пулемет поднялся и нацелился мимо Джона на мужчину, задавшего вопрос.
Тут Джон сообразил, что этот человек способен убить своего товарища, что Австралийская Шляпа правит убийственной яростью. Что он, возможно, убивал неоднократно, чтобы завоевать и удержать свое положение властителя.
«Не это ли они увидели друг в друге?»
– Ну что ты, Кевин, – жалобно простонал Муирис.
– Следующего, кто усомнится в моей власти, я убью, или я не Кевин О'Доннел, – рявкнул Австралийская Шляпа.
– Разумеется, Кевин, – сказал Муирис, в голосе его слышалось облегчение.
– Его раздеть догола и вывезти на грузовике в обычное место, – приказал Кевин О'Доннел. – Может быть, он выберется, а может быть, и нет. Таково мое решение. Кто-нибудь что-то имеет против?
Мужчины вокруг не осмелились даже пискнуть.
Кевин О'Доннел снова обратил свое внимание на Джона.
– Побережье принадлежит Финн Садал. Не выходи обратно к берегу, иначе будешь убит, как только попадешься на глаза. Ты теперь в Ирландии, и здесь ты и останешься, живой или мертвый.
20
Поскольку О'Нейлом для распространения его чумы были использованы зараженные деньги, то спасение шведов примечательно. Это показывает, что шведы, в сущности, черепахи. При первых же признаках опасности они прячут свои мягкие части, оставляя для обозрения лишь твердый панцирь. Я готов поставить на все, что у меня есть, что они выжгли очаги заразы в своих границах. Это надо учесть на будущее. Если люди поверят, что Швеция осталась по сути незатронутой, вокруг разойдется изрядная доля полезной зависти.
Адам Прескотт
Енос Ладлоу, председатель Тактического Консультативного Комитета, осторожно положил тонкую папку на стол президента Прескотта и отступил на шаг. Он перевел свое внимание на окна позади президента, где была видна команда садовников, которая перекладывала извлеченные из грунта растения в поддоны, чтобы перевезти их в арендованные Белым Домом сады в Бетесде. Это была регулярная послеполуденная процедура, этакая безумная попытка сохранить свое окружение живым и прекрасным в сердцевине смерти.
Президент с отвращением уставился на папку, плоскую желтую штуковину, проштампованную Карантинной Службой. Он посмотрел на Ладлоу, толстого, с цветущим лицом мужчину с холодными голубыми глазами и редеющими светлыми волосами.
– Русские согласны? – спросил Прескотт.
– Да, сэр. – У Ладлоу был мягкий, почти приторный голос, который жутко не нравился президенту. – Русские – прагматики, если не больше. Спутники подтвердили, что они потеряли Кострому и…
– Кострому? – Прескотт выглядел испуганным, хотя его проинформировали об этом ранее, как о «возможности». – Разве это не рядом с Москвой?
– Да, сэр. И они потеряли весь коридор от Магнитогорска до Тюмени. Возможно, что и Свердловск.
– Какие-нибудь признаки огня?
– Все еще дымится.
– Проклятые средства массовой информации по-прежнему называют это Паническим Огнем, – хмыкнул Прескотт.
– Подходяще, но прискорбно, – вздохнул Ладлоу.
Президент взглянул на нераскрытую папку, потом снова на своего председателя ТКК.
– Ваша семья была в Бостоне, не так ли?
– Брат, его жена и трое детей, сэр. – Голос Ладлоу утратил свою приторность и звучал натянуто.
– У нас не было выбора. Мы делали то же, что и Швеция… – Прескотт взглянул на папку, – …и Россия.
– Я знаю.
Президент развернул свое кресло и посмотрел в окно на удаляющихся садовников. Он кивнул в их сторону.
– Обычно я слышу, как они работают. Сегодня они вели себя очень тихо.
– Каждый чувствует себя виноватым, сэр.
– Джим говорит, что телевидение до сих пор показывает пожары лишь на расстоянии, – сказал Прескотт.
– Это может быть ошибкой, сэр. Это оставляет свободу воображению создать свои собственные картины того, что случилось в Бостоне и других городах.
Президент уставился в окно:
– Ничего не может быть хуже действительности, Енос. Ничего. – Он снова развернул свое кресло к столу. – Мы стерилизовали деньги и перевезли их туда, где начинаем снимать карантин с банков.
– Вы уверены, что он заразил только деньги, сэр?
– До поры до времени. Он сущий дьявол. Послал зараженные деньги благотворительным учреждениям, частным лицам, комитетам, на склады и магазины. «Хэрродс» в Лондоне подтверждает, что они выполнили почти все семьдесят заказов от него на «подарочные упаковки» людям в Ирландии. А ведь зараженные деньги быстро вернулись в оборот.
– Будет сопротивление использованию бумажных денег, сэр.
– Я знаю. Я планирую сделать радиопередачу по этому вопросу. У нас нет достаточного количества монет для обеспечения торговли.
