Он с криком очнулся. Тело била дрожь, по нему пробегали судороги. Было очень холодно, а усталость такая, какой он не испытывал никогда в жизни. На грудь что-то давило. Он поднял руку и почувствовал длинные шелковистые пряди. Застонав, Дарена подняла голову. Ее лицо было бледным, глаза мутными от изнеможения.
— Так легко… легко найти, — прошептала она.
— Ваэлин!
Рядом на коленях стояла всхлипывающая, но уже улыбающаяся Рива, а позади нее — Гера Дракиль в окружении своих воинов. Ястребиное лицо вождя выглядело встревоженным.
— А я думал, меня зовут Темным Мечом, — сказал он.
— Не бывает никаких Темных Мечей, — засмеялась плачущая девушка, целуя его в щеку. — Это просто сказки для маленьких детишек.
Он обнял ее вздрагивающие плечи, прислушиваясь к своей душе и уже зная, что ничего там не найдет. «Она ушла. Песнь покинула меня».
ЧАСТЬ V
Мой отец никогда не имел склонности к глубоким раздумьям или глубокомысленным рассуждениям. Его немногочисленные сочинения и эпистолы сухи и немногословны, да к тому же полны рутинной нелепости армейской жизни. Но в памяти моей навсегда запечатлелись слова, сказанные им в ночь падения Марбеллиса. Мы тогда стояли на вершине холма, глядя на пламя, бушующее над городской стеной, и слушая крики горожан, когда королевская гвардия проявила свою знаменитую удаль, принеся возмездие врагу на концах своих копий. Мне хотелось понять, почему он так мрачен, неужели все еще сомневается в нашей славной победе, достойной остаться в веках? Думаю, вы уже догадались, что он был пьян.
Не отрывая взгляда от гибнущего города, мой отец изрек:
— Всякая победа есть лишь морок.
Алюций Аль-Гестиан. Полное собрание сочинений, хранится в Большой библиотеке Объединенного Королевства
Хроники Вернье
— Поднять паруса! — срываясь на визг, завопил генерал. — Поднять паруса, я вам говорю! Заставьте двигаться это корыто!
Капитан отдал приказ матросам-рабам, и те бросились выполнять. Я же спокойно подошел к лееру и начал разглядывать остатки генеральской армии, теснимые к реке. Варитаи с тупой покорностью дрались до смерти, вольные мечники, охваченные страхом, прыгали в воду. Примерно в полумиле к югу вольная кавалерия едва сдерживала натиск воинов в зеленых плащах. Кто бы ни командовал теми конниками, он с завидным хладнокровием пресекал все их попытки удрать. Но совершенно напрасно — вскоре в тыл им зашел крупный отряд всадников, которые для начала на полном скаку выпустили по воларцам тучу стрел. В считаные мгновенья вся вымуштрованная дисциплина воларских солдат испарилась, на поле битвы осталась перепуганная толпа, не имевшая к тому же возможности сбежать.
Я отвернулся от мерзкого зрелища и заметил одинокого всадника, скачущего вдоль дамбы. За ним бежали несколько тысяч бездоспешных дикарей с палицами и луками. На таком расстоянии лица всадника было не разглядеть, но у меня не было ни малейшего сомнения в том, как его зовут.
— Скорее! — Голос генерала перекрывал грохот якорных цепей. — Если сегодня же эта лохань не выйдет в море, я лично сдеру шкуру с каждого раба на ее борту!
— Что, захотели вернуться домой? — хмыкнула Форнелла, стоявшая с бокалом вина у стола с картой. — Я бы не советовала это делать при таком-то приливе.
— Какой там еще дом? — рявкнул в ответ генерал. — Мы идем в Варинсхолд и будем ждать следующую волну. А уж когда я ее дождусь, я оставлю от этой земли выжженную пустыню. Пиши, раб! — гаркнул он мне. — «Я, генерал Реклар Токрев, сим повелеваю уничтожить всех жителей данной провинции…»
Я нехотя потянулся за пергаментом, но тут нечто привлекло мой взор. Корабль пришел наконец в движение. Команда, глухая к мольбам барахтающихся в воде мечников, развернула паруса, и ветерок повлек нас вниз по течению. А дело в том, что краем глаза я заприметил паруса, появившиеся в миле впереди нас. Мне довелось повидать немало различных судов, так что я без труда узнал мельденейский флаг, трепещущий на грот-мачте: широкое черное полотнище, которое поднимали в бою. Крик впередсмотрящего подтвердил, что это отнюдь не иллюзия, порожденная страхом.
— Лучников на такелаж! — приказал капитан. — Баллисты, товсь! Куритаев на бак!
За первым мельденейским кораблем появился второй, затем еще два. Я искоса посмотрел на генерала и, к немалому своему изумлению, увидел лицо труса. Весь его громогласный кураж, все показное самообладание сменились обильно текущим потом и несдерживаемой дрожью. Только тут я сообразил, что этот человек просто-напросто никогда не участвовал в настоящей битве. Он наблюдал за ними издали, посылал других на смерть, а сам всегда оставался в стороне. Я едва сдержал смех: трус он или нет, моя жизнь была в его руках.
Но если мне удалось сдержаться, то его жене — нет. Она развернула свиток, который я передал генералу этим утром, и от души хохотала, читая его. Лихорадочно блестящие глаза мужа уставились на нее.
— В чем дело? — вскинулся он. — Что так вас развеселило, моя любезная супруга?
— О, ничего! Просто радуюсь, что не зря потратила деньги. — Продолжая смеяться, она указала пальцем на вашего покорного слугу.
— Да ну? — Генерал злобно зыркнул на меня, и его бледная физиономия побагровела. — И в каком же смысле, хотелось бы знать?
— Позвольте мне зачитать последнее, по всей видимости, произведение нашего прославленного книгочея и поэта Вернье Алише Сомерена, озаглавленное «Торжественная ода к генералу Реклару Токреву. Подражание Кирвалю Дракену».
Она театрально откашлялась, едва удерживаясь от хихиканья, и с выражением начала декламировать:
— Дурень капризный, нелепый гордец,
Обряжен женой в скомороший венец.
Погряз в непотребстве, на радость врагам,
А раб-борзописец кадит фимиам…
— Замолчи, — тихо произнес генерал, но она и не подумала останавливаться.
— Пусть гибнут солдаты в огне и в дыму,
Лишь дутая слава потребна ему…
— Заткни свой поганый рот, паскуда! — Рванувшись к ней, он сбил Форнеллу с ног, а когда она попыталась подняться, ударил сапогом в живот. — Сколько же лет я вынужден был терпеть эту стерву! — Он снова пнул жену, корчащуюся на палубе. — Долгий век я провел в твоей ядовитой компании, сердечко мое! — Еще удар, и из ее рта хлынула кровь. — А ведь уже после первой недели нашего супружества мне было ясно, что когда-нибудь я тебя убью…
Кинжал, который Форнелла бросила тогда в своей каюте, был коротким, но достаточно острым, он с легкостью вошел в основание генеральского черепа. Генерал издал поразительно тонкий стон, напоминающий всхлип ребенка, готового заплакать, а потом упал лицом вниз. Его нос отчетливо хрустнул, стукнувшись о доски. Впоследствии, друзья мои, я всегда испытывал сожаление, что его смерть оказалась столь короткой и он так и не узнал, кто нанес ему смертельный удар. Как бы там ни было, мне хватило времени осознать тот факт, что немногие из нас оканчивают свою жизнь так, как того заслуживают.
