— Я иногда вижу кошмары, — запинаясь, проговорил Френтис. — Я прошу прощения за то, что напугал тебя.
— Ничего. Меня пугали и страшней.
Он ощутил, как она передвинулась, нерешительно коснулась его спины.
— Ты столько сражался, но у тебя нет шрамов.
— У меня они были, но исцелились.
— Плетельщик?
— Нет, — сказал он и вспомнил слова «зерно прорастет». — Нет, это было другое, то, что я и сам не надеюсь понять.
Он снова посмотрел на нее. Ее рука скользнула по спине, легла на плечо. Он осторожно отвел ее.
— Тебе лучше идти.
Лемера немного отодвинулась, но не ушла. Хотя ее лицо оставалось в тени, Френтису показалось: она улыбается.
— Сестра сказала, что вам запрещено прикасаться к женщине. Я думала, сестра шутит.
— Вера требует человека целиком.
Лемера шевельнулась снова: подтянула к себе колени, уложила на них подбородок, склонила голову, рассматривая Френтиса.
— И ты так уж рад отдать всего себя?
— Я всегда хотел лишь быть в ордене.
— А мир за его пределами тебя совсем не влечет?
— Я видел мир со всеми его влечениями. И выбрал орден.
— После вчерашней тренировки Дергач ударил человека, рассказавшего о тебе странную историю. Будто бы тебя допустили во дворец с женщиной, владевшей гнусной магией, и вместе вы убили вашего короля. Человек солгал?
— Нет. Дергачу не следовало его бить.
— Но твоя королева освободила тебя и послала сюда, — сказала Лемера.
— Я действовал не по своей воле. Магия той женщины связала меня и заставила совершать жуткие поступки.
Лемера выпрямилась, и Френтису показалось, что она внимательно рассматривает его лицо. Столь пристальное внимание немного раздражало. Он уже хотел снова попросить ее уйти, когда она сказала:
— Мы с тобой не такие уж разные.
Затем она улеглась на кровать.
— Можно я посплю здесь, только эту ночь? Мне тоже снятся кошмары. Я обещаю: никаких… хм, влечений.
Френтис сказал себе, что следует ее выгнать, ведь добром это не кончится. Но ему показалось слишком жестоким выгонять бывшую рабыню. Потому он спокойно лег рядом, попытался расслабиться, но знал, что до утра уже не сомкнет глаз. Она тут же придвинулась ближе, положила голову ему на плечо, сплела его пальцы со своими.
— Мы же не победим, ведь так? — шепотом спросила она.
— Не говори так. Моя королева плывет сюда с большой армией. Если мы продержимся…
— Я была рабыней, но я не глупая. Империя огромна. Трудно даже вообразить, насколько она большая. Мы истребили лишь крошечную долю сил, которые могут выслать против нас. Они перебьют нас всех, потому что мы были рабами, а рабам нельзя позволять и крошечного проблеска свободы. Без нас у воларцев не будет империи.
— Если ты считаешь наше дело таким уж безнадежным, зачем присоединилась к нам? — спросил Френтис, решивший расставить все по местам.
Она придвинулась еще ближе, обняла его свободной рукой, теснее сплела пальцы.
— Потому что ты предложил то, о чем я уже и забыла: выбор. Я выбрала умереть свободной.
За несколько следующих недель их число удвоилось. Ивельда с Лекраном десятками приводили рекрутов, и еще больше беглецов сами приходили на виллу. Вскоре собралось так много, что стало не хватать еды. Френтису пришлось приказать людям выйти на поля и собирать урожай. Приказ вызвал много возмущения, но удалось смягчить его обещанием, что все по очереди будут исполнять рабочую повинность — включая командира. Конал, рожденный в Королевстве кузнец, выбивался из сил, но оружия все равно отчаянно не хватало. Лишь треть армии можно было считать прилично вооруженной, и у стольких же людей имелись инструменты.
— В Новой Кетии масса оружия, — сказал Лекран на вечернем совете.
— У нас все еще слишком мало сил, чтобы взять ее, — ответил Френтис.
Тридцать Четвертый хорошо знал Новую Кетию, представлял толщину ее стен и силу гарнизона. К тому же императрица наверняка выслала подкрепления, а возможно, и явилась сама. Френтис решил не видеть снов и пил зелья брата Келана, несмотря на жуткую головную боль. Кампания входила в критическую стадию, и Френтис не хотел рисковать открытием своих замыслов, когда разумы соприкоснулись бы во сне. Императрица будет зла из-за потери контакта и потому может склониться к опрометчивым поступкам.
— Если выжидать дальше, эта область лишится рабов, — возразил Тридцать Четвертый. — Те, кто не присоединился к нам, были убиты либо уведены хозяевами. Но если мы двинемся на юг, не сомневаюсь: через несколько месяцев наша армия станет воистину могучей.
— У нас нет нескольких месяцев, — заметил Френтис. — Флот королевы уже отплыл, наш поход на юг не поможет отвлечь воларцев от ее войска.
— Больше половины наших людей не из Королевства. Они ничего не знают о королеве. Они пришли за обещанием свободы, а не смены одного господина на другого.
— Если с нашей помощью королева победит, каждый раб этой империи получит свободу, — напомнил Френтис. — Война королевы — война за всех рабов. Дайте им ясно понять это.
Он подумал, что все же надо сниматься с места и наносить удар.
— Что это за город? — спросил он и указал на точку на северном побережье, в пятидесяти милях на восток от Новой Кетии.
— Виратеск, — ответил Тридцать Четвертый. — Это небольшой порт, обслуживающий северные торговые пути.
— Оборона?
— Нечто вроде стены. Город бедный, там живет всего горстка носящих черное, и у них нет денег содержать стену, которая и так не нужна уже много столетий, — проговорил Тридцать Четвертый. — Но, насколько я помню, там оживленный невольничий рынок. Базары в Новой Кетии часто переполняются, так что многие работорговцы направляют часть товара в Виратеск.
Френтис подумал, что, если сжечь город, настолько близкий к столице провинции, губернатору поневоле придется выползать из-за стен.
— Еще неделя на сборы и тренировку, и мы выступаем на Виратеск, — оторвавшись от созерцания карты, объявил Френтис.
Он попросил Тридцать Четвертого нарисовать план города и отправил Ренсиаля на разведку, настоятельно попросив не обнаруживать себя. Оставшиеся дни ушли на тренировку рекрутов и попытки переброситься с каждым хотя бы несколькими словами. К счастью, большинству не терпелось вступить в бой. Но многие почти не скрывали страха, в особенности те, кто родился в рабстве либо долго пробыл в нем. Присоединившись к восстанию, они поставили на карту все и не питали иллюзий по поводу того, что их ожидает в случае неудачи.
— Я чуть не решился на побег, — признался Текрав однажды утром, когда вместе с Френтисом пересматривал снаряжение и припасы.
