Впрочем, решил я, на то она и знаменитая, кто угодно мог сделать себе такую же.
– Спасибо! – обронил равнодушно.
– А вообще это больно? – с неподдельным интересом спросила она.
Взглянув на нее, заметил, что она не просто смотрит на мою татуировку, а скользит по ней взглядом. Медленно, томительно медленно, как будто облизывает.
Губы приоткрыты, ресницы опущены, дыхание неровное.
– Да еще и такая большая… – едва слышно прошептала она, продолжая рассматривать татуировку, а потом ее взгляд опустился к моему запястью, и замер там.
Громкий выдох, как будто увидела нечто возбуждающее. Подняв ладонь, провел пальцем по нижней губе, и увидел, что ее взгляд неотступно следует за мной.
Темный взгляд, слегка затуманенный.
Блядь, член дернулся, потому что сомнений нет – она вспоминала, как я прикасался к ней пальцами, как водил ими по ее клитору, заставляя кончить. Возможно, первый раз в ее жизни.
Твою мать…
Если так пойдет дальше, чувствую, я буду трахать ее под свою музыку, и будет по хрен, что она думает о моем творчестве.
– Терпимо, – сухо ответил я.
Потому что, блядь, пока это действительно было терпимо.
И ей нужно поесть.
Как раз в этот момент заиграла моя песня, одна из лучших. Невольно нахмурился – неужели я составлял эту подборку так, чтобы ей понравиться? Мог поставить любую, но выбрал именно эту.
– Ешь, – кивнул на ее тарелку.
А сам задумался.
Я уже давно не пытался кому-то понравиться, произвести впечатление – все получалось само собой. А сейчас чувствую себя как на экзамене, даже волнение легкое есть.
Итак, что же ты думаешь о Рэе Бертоне, детка?
Песня проиграла почти до середины, а она не среагировала на нее никак.
– Как тебе? – спросил я.
– Очень вкусно, спасибо, – вежливо отозвалась она.
Секундный шок.
Нет, я сам хотел, чтобы она подкрепилась, но все же лучшая песня…
– Я имею в виду, – в упор взглянул на девчонку, – как тебе эта песня?
Она прислушалась, на время перестав есть, а потом сказала:
– Неплохая музыка, и голос хороший, такой приятный…
Я кивнул.
Ну что ж, голос ей нравится. Но не успел я расплыться в довольной улыбке, как она добавила:
– А песня – полная ерунда.
– Что? – не понял я.
– Ну, конечно, полная ерунда. Вот смотрите, он поет: «Я убью тебя, любя…». Но ведь если любишь кого-то, тебе не хочется его убить, наоборот, хочется, чтобы он жил как можно дольше.
Она сказала это с какой-то такой искренней надрывной горечью, что я внимательней к ней присмотрелся. Что-то личное? Явно личное. И если примерить на себя…
Пожалуй, девчонка права. Все эти люблю-убью хорошо звучат, но, если на самом деле любишь, убивать не захочется. Мне вот не раз хотелось придушить Стефани, но уж точно я ее не любил.
– Мне вообще не очень нравится такая музыка, – с виноватой улыбкой пожала плечами девчонка.
– А какая нравится?
Хрен знает почему, но мне действительно было важно, какая музыка ей нравится. Как будто я собирался конкурировать – смешно, да и с чего бы, и все же…
– Классика, – пожала плечами она. – Я сама немного играла.
– И на чем же? Впрочем, не говори. Дай я угадаю.
Она улыбнулась в ожидании. Ей безумно шла улыбка, немного грустная, открытая. Не знаю, как она умудрялась это делать, но, когда улыбалась, выглядела еще трогательнее и соблазнительней.
– Фортепиано, – сказал я, посмотрев на ее руки с длинными артистическими пальцами.
Разумеется, я должен был сам догадаться, с такими руками только играть на фортепиано.
– Нет, – качнула она головой.
Значит, не угадал. Подумал еще немного и выдал:
– Скрипка?
Девчонка рассмеялась:
– Именно, только я уже давно не играла.
– Почему же?
– Не было времени… – пожала она плечами, потом прикусила губу и призналась: – И скрипки тоже. В общем, просто стало не до того.
Не просто.
Хрена с два здесь все просто, судя по тому, как она нахмурилась.
– Но такая музыка тоже ничего… – попыталась улыбнуться она, но улыбка вышла натянутой.
А мне хотелось у видеть прежнюю.
Увидеть, как она улыбается мне. Не потому, что считает так нужным себя вести рядом со мной, и не в попытках меня ублажить, а потому что ей хочется мне улыбаться.
– Я куплю тебе пару дисков с классикой, – решил я, – чтобы ты не скучала.
И в ее синих глазах снова зажглись живые огни.
– Спасибо! – она улыбнулась и посмотрела на меня с каким-то благоговением.
Бля, что же ты делаешь, детка.
Даже не представляешь, что делаешь – член так и просился на волю.
– А пока ешь, – снова напомнил ей, отвлекая и ее, и себя от того, что хотелось с ней сделать.
Она рассмеялась, расслабилась, и я сам не заметил, как от тягостного молчания двух мало знакомых людей мы перешли к разговору. О музыке, фильмах, каких-то забавных детских воспоминаниях.
И я неожиданно поймал себя на мысли, что уже давно не говорил ни с кем вот так. Не потому, что у нас какие-то дела, не потому что нужно обсудить детали контракта или публикации в газетах и журналах, а просто потому что это удивительно здорово – сидеть вот так и разговаривать о всякой ерунде.
А еще мне нравилось, как она рассматривает меня. Думая, что я не замечаю, но выдавая себя с потрохами. Она не видела моего лица, но ей нравилось мое тело.
И да, наверняка в ее мыслях не раз проносилось: сейчас… это случится сейчас?
Но она не боялась.
Не зажималась.
Наоборот – неосознанно тянулась ко мне.
Случайное прикосновение к ладони, когда что-то рассказывала. Поворот корпуса в мою сторону. И взгляд, мать твою, обжигающий взгляд. Девчонки любят говорить, что взгляд пронизывает самую душу, а этот неустанно дергал меня за член и за яйца.
Но мне хотелось больше узнать о ней, и я сдерживал себя, и слушал – ее голос, смех, и то, что она оставляла между сказанных слов.
Что-то ее тревожило куда сильнее того, когда она лишится девственности и будет ли больно.
Но что?
Пока это оставалось за кадром.
И вроде бы какое мне дело, но что-то сверлило мозг, что лучше мне это узнать. Если я хочу понять ее, лучше мне это узнать.
