Глава шестнадцатая
На постой к ночи встали в трактире, что стоял особняком возле небольшого села. Кабак да постоялый двор этот расположился прямо на дороге, и много путников заходило и покидало заведение. Ближе к полуночи встал там и торговый народ. Парень, что походил на знакомого Хорвача, стал байки да легенды рассказывать, а как завёл он разговор про вурдалачиху, так узнали следопыты, куда им далее путь держать.
– В деревне Ражи, что по зимнику справа стоит в десяти вёрстах отседова, – тихо говоривши, ведал молодой купец с красной рожей, – возле тамошнего кабака паренька прирезали, прямо как есть, когда сел он справлять нужду. Даже не побрезговала, кровопийца! Такой поганой смертью парень пал. Вот в трупной матом крыли, когда отмывать тело пришлось, да, видно, так и бросили, потому как на панихиде смрад стоял страшный!
Ладимир скривился и сплюнул на пол. Вот как есть его необъяснимая ненависть к Хорвачу передалась и на этого сплетника. Развернулся кузнец к столу своим подельникам.
– И когда же это остановится? И, главное, везде плут успевает! И ни разу не попался. А вы заметили, что режет эта пакость люд возле кабаков да постоялых дворов, где народа ну просто уйма? – покачал головой кузнец. – Это что же получается, он токмо душегубством денно и нощно занимается? Может, и правда вурдалак? Никакому человеку такое не по силам.
Осинка подала недовольный звук и, отхлебнув воды, произнесла, поглядывая на Святослава, что посадил себе на колени пышнотелую кухарку да мацал её так, что тёмные соски нет-нет, да и вываливались из разреза рубашки на потеху публике:
– За свою жизнь я была на дальнем севере и на юге, в краю туземном. Видела разные способы умерщвления, но никогда, никогда это не совершали мифические чудища или призываемые боги. А убивец, всегда оказывалось, имел отношение к роду человеческому. Знамо, ищем мы человека и, что скорее всего, мужчину!
– Да, возможно, северянина, – отчего-то сказал князь. Святослав хватил лишка сегодня с выпивкой, так как хотел позабыть бабу, что сидела перед ним, холодно сверкая глазами, словно и не было между ними ничего! Одно слово – северянка холодная, что сугроб за окном.
Осинка на провокацию не ответила, понимая: задирает её князь, за место этого подняла свою кружку повыше.
– За тебя, Иван Колымский, за светлую голову! – и, скривившись, отпила из чашки.
Князь на это поцеловал взасос бабу, продолжая поглядывать на Осинку.
Северянка поднялась, делать более за столом нечего, мужики начнут напиваться до поросячьего визга, и начнётся свара либо повальное извержение желудков и мочевых пузырей, дай бог, на улице.
Осинка быстро поднялась на второй этаж, где они сняли одну комнату на четверых, потому что другие заняты. В малой комнате горела лампадка и было тепло. Северянка не успела лечь, как в дверь саданули. На пороге стоял пошатывавшийся князь. Его с бока подпирала та же кухарка, одна грудь которой все же вывалилась, и женщина уже её и не прятала более, устала, видать, это делать.
– Что северянка, тебя и это не пронимает? Настолько ты холодная?
Осинка улыбнулась, скрипнув зубами, да только так, чтобы она одна об этом и знала.
– А чего мне убиваться по чужому мужу? Чай, не сотрешься. – Боле говорить она не стала, лишь захлопнула дверь перед вытянувшимся лицом князя.
Мужчина ожидал не такого отпора, хоть и предполагал, что Осинка упряма. А вот скажи она, что злится, что хоть что-то к нему испытывает, не эту корку льда, все по-другому бы повернулось. И главное, повод какой глупый нашла все разрушить!
– Ну что, красавица, раз здесь занято, тогда пойдём в конюшню. – И князь, ущипнув бабу за зад, поторопил её заняться важным делом.
Кухарка лобызала князя, удобно расположившись на сеновале, а Святослав, не получая ожидаемого удовлетворения телесного, злился. Ему хотелось, чтобы это Осинка его ласкала, чтобы это она садилась на него сверху, заставляя сердце колотить грудь изнутри.
– Ой. – Пьяный Ладимир, по случайности забредший на сношавшихся, отпрянул, а Святослав воспользовался этой заминкой и снял с себя охающую бабу.
– Ладимир, ты это, присоединяйся, а я пойду. Не оставлять же бабу одинокой, а я тут… Перепил. – Князь быстро подпоясался и пошатывающейся походкой направился к выходу.
Кухарка, видя это дело, была не против поменять не сдюжившего её мужика на более здорового Ладимира. Кузнец и сам был не прочь несказанно подвернувшейся радости после пустого времени в темнице.
Когда князь вернулся в комнату, которую они занимали, Осинка уже спала. Ещё раз подивился Святослав силе духа и упорству северянки. В углу хмуро сидел Никита. О причине его дурного настроения Святослав гадать не стал.
Глава семнадцатая
Они путешествовали две недели, все время запаздывая, обнаруживая панихиду законченной или очередное истерзанное тело в трупной, находя иногда, что душегуб убивал не только поодиночке, но мог вырезать к разу несколько человек. Однажды они даже разделились. Осинка с Никитой последовали в одну сторону, а князь с кузнецом в другую, оттого, что не могли следопыты понять по противоречивым слухам, где произошла трагедия. Тогда даже решили, что орудует не один человек, а сразу несколько.
Держа страшную обиду на князя, Осинка легла с Никитой, о чем сразу пожалела, так как у Головомоя окончательно снесло голову от страсти. Князь понял это, когда заметил светившиеся радостью глаза чёрного мужика да желание угодить девушке: то тронуть ее по голове, то прикоснуться к спине.
Замкнулся Святослав, игнорируя разговоры с Осинкой, когда та к нему обращалась. Загорский ревновал так, что готов был прирезать Никиту, и это не добавляло скорости их расследованию, а только досадовало всех, разделяя, а не объединяя взгляды на поимку убийцы.
Случалось им натыкаться и на желавших сбросить свои грехи на частые убийства. На что Иван-князь вершил суд быстрый да на расправу скорый, рубил головы в назидание остальным.
– И что, вурдалака видел? – вопрошал воеводский начальник.
– Да! – кивал обормот, которого задержали над мёртвой девушкой.
Святослав зло взирал на подозреваемого, который глядел огромными водянистыми глазами, словно и не виновен ни в чем не был.
Тут с белоснежными от мороза ресницами в дознавательную вбежала Осинка. Она наклонилась к князю и быстро что-то ему прошептала. Обормот при этом старательно напрягал органы слуха, но разобрать ничего не смог.
– И как выглядел этот вурдалак? – Святослав кивнул и, сложив руки на груди, продолжил допрос.
– С глазищами красными! С зубами! – крестился перед ним мужичонка.
– Никита, – подозвал князь Головомоя. – Развяжи ему язык, да так, чтобы он сам во всем признался, а потом перед людом выстави. Пусть голова сам его судьбу решает.
Тот кивнул и потащил упиравшегося обормота в пустую комнату, через какое-то время тишину разрезал крик, такой противный да истошный, словно порося резали. Скривились оба: Осинка и князь.
