По всему выяснили они, что девушку зарезал мужичонка из-за ревности. Не получил взаимности и чикнул, когда узнал о скорой свадьбе. Да только не разумел селянин, что порезы разные у него и душегуба оказались. Отличало, что измахрачен у бедняжки был весь живот да лицо, а шея супротив была не тронута.
По личной просьбе Ладимира князю пришлось разбираться, ведь убивца поймали над телом девушки ночные бригады, в которые сколачивались мужики, чтобы охранять своих жён да детей. Кузнец хотел разобраться, а вдруг и того случайно обвинили, как его. Оказалось, нет.
– Выйдем? – позвал князь северянку.
– Выйдем, – согласилась Осинка, за столько времени они устали. Обида, если и осталась, так то долгими переходами и делами важными была задвинута далеко, на ее место выступили усталость и желание поскорее закончить это дело.
Выйдя из темноты дознавательной, князь с северянкой очутились на залитом солнце дворе, а здесь от сверкавшего снега глазам становилось больно. Похрустывая сапогами, дошли до места, где встали на ночлег. Махонькая да тёплая изба на окраине деревушки пахла свежей смолой да купленными пирогами.
– Спросить тебя хотел…
– Говори, – выдохнула Осинка, когда они уже вошли в пустую комнату. Ей пришлось сегодня побегать по деревне, выведывая сплетни да особливо проверяя, каким из них можно верить, а каким нет, так что ноги гудели.
– Ты долго будешь на меня злиться?
Северянка подняла брови, не ожидала, что после её мести с Никитой гордый князь захочет вернуться к ней с расспросами.
– Ты же хочешь меня! – заявил князь, подходя к ней ближе. – Я же вижу, как смотришь на меня! И ты видишь, как смотрю на тебя я!
– Пустое. – Осинка попыталась разорвать расстояние между ними, но Святослав сгрёб её ручищами, оторвал от пола, упёр в стенку да поцеловал, как обжёг. Дёрнулась северянка, но ей не позволили и слова сказать, тулуп раскрыл-разорвал Загорский, как голодный набросился на неё, и голод его отдавался в ней самой.
Она стукнула его в грудь, возвращая обиды и невыплаканные слезы. Обиду за то, что соврал, за то, что супротив северному обычаю не сказал, что занятым оказался, другой обещал любовь!
– Нет! – крикнула северянка, больно укусив Святослава за губу и тут же захлебнулась его кровью, потому как и тогда не отпустил князь. Прижался, кружил голову, спускался ниже, и вот руки уже не слушаются, сдирают одежду с князя и коленки дрожат, а ноги, гляди ты, уже бесстыдно обнимают стан мужской, и желание только одно: ближе стать.
– Князь! – Ладимир вошёл неожиданно, словно окатив двоих холодной водицей. Осинка испуганно оттолкнула князя. Глянула зло на Святослава, что победил, что получил своё, хоть она того и не хотела. Или хотела? Испугалась девушка силы чужой над собой, а потом, не говоря ни слова, выскочила прочь, а сконфуженный кузнец остался, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Князь, я…
– Чего хотел? – осклабился Святослав.
– У тебя кровь на губе…
Загорский махнул на то рукой, да и вышел вослед Осинке, громыхнув дверью.
Осинка бежала по следу, холодный воздух врывался в лёгкие, и она задыхалась. Кого бы она ни преследовала, передвигался он слишком быстро для человека. Даже она, северянка, что видела врата божьи на Крайнем Севере, в небе, что переливаются всеми цветами радуги, не могла и предположить, что когда-то и она поверит – вурдалаки действительно существуют.
Они продолжали разыскивать убийцу и вот однажды, когда решились наугад выйти в маленькую деревеньку, свезло им: не успели следопыты раздеться да уснуть, как женщина закричала прямо у них под носом. Князь выскочил в окно, за ним последовал кузнец. А Никита мелькнул в двери, пытаясь предугадать, куда двинется душегуб. По всем расчётам не должен был уйти в этот раз убийца.
Осинка держалась следа, всматриваясь в лунную ночь да белевший волшебными искрами снег под ногами, прислушивалась к его скрипу. Поле, куда она выскочила, казалось бескрайним. Только охотничье чувство подсказывало присутствие чужого. Понять бы, откуда исходит угроза.
Выругавшись про себя, северянка крутилась на месте. По всему, мужики уже на том конце, в небольшой просеке, а далее река, уйти не мог. Она женщина, и любой воин али зверь выберет бабу для нападения, надеясь, что слабее.
С ножом стояла северянка наготове, ожидая атаку. Он же здесь, вопили все инстинкты. Осинка припала к земле вовремя, когда что-то огромное напало на неё сзади. Поняла она, что целились в горло, но скользнула ниже и откатилась в сугроб.
Закричала, привлекая внимание пособников, и обрадовалась, заслышав их обратный клич. Заметили. Бежали к ней. А живодёр в меховых одёжах, замотанный наподобие чужеземца, сверкнул в прорези маски глазами и кинулся бежать в сторону домов.
– Стой, зараза! – заорала Осинка, кидаясь за нападавшим, но ошиблась. Ряженый убивец крутанулся да мазанул по северянке ножичком. По всему не убегал он, а заманивал её.
Девушка глухо вскрикнула, когда почувствовала: кольнуло в бок.
– Осинка! – кричали напарники, и сама она смотрела, как яростью дышит погубивец, что жаждет отправить на тот свет негаданную добычу. Решается. Но подмога слишком близко. Убийца рыкнул, когда понял: не успеет прирезать северянку. Да дал деру, только Осинка перед тем, как голова закружилась, метнула из последних сил ножичек в спину убегавшему и с улыбкой упала лицом в снег: таки она его тоже достала.
Дымилось в родной землянке, Осинке было жарко, рядом сидел князь. Они молча переглядывались, как тогда, в первый раз. А потом северянку завьюжило, и она кричала, наблюдая, как князя зверь режет, сверкая на нее злобными очами, и плакала девушка, понимая, что не успевает добраться до него, ускользнул поганый. Потом Осинку снова уволакивало в такой жар, и она отдавалась сильным ласкам Святослава и тогда не гнала его прочь, а наоборот, показались все обиды глупыми и мелкими.
Иногда опускались тишина и покой, окутывая чернотой, и хорошо становилось Осинке, но долго находиться там не позволяли. Кто-то все время больно толкал ее вбок, да кричал на непонятном языке, только вот руки северянки были тяжелы и поднять их не могла, чтобы отогнать крикливого.
– Держись! – только и шептал Святослав, пока нёсся с северянкой, что лежала бледным трупом в санях. Лекари, которых звал в первый день, все как один отказывались принимать Осинку, говорили, что труп она, хоть и дышит. Но смириться с этим князь не смог. Три лошади загнал, пока привёз ту к лекарке Алене.
– Ты мне жизнь должна! – выкрикнул князь, занося в хату бледную Осинку. – Коли она не выживет, всех порешу! – пообещал Святослав, аккуратно опустил девушку прямо на стол обеденный.
– Рана малая, хоть крови поначалу было много вылито, – отчитывался он Алене, что сразу же приступила к осмотру раненой. – Теперича вроде затянулось, но она не очнулась, только хуже ей стало и дышит с трудом! А холодная, как труп.
