Радостные крики воинов поглотили ливень и новые раскаты грома, которые отрезал плотный полог шатра великого. Шум остался где-то там позади, внутри потрескивает огонь, оставляя двоих в полумраке наедине.
Хан бросил северянку на подушки. Осинка уже пришла в себя, с остервенением приняла кинутую Бикбеем тряпицу, вытерла кровь с лица. Смотрела, как он одной рукой скидывает промокшие шаровары и встаёт перед ней. Нагой, с мечом, все ещё находящимся в другой руке. Осинка скользнула взглядом по сильному телу вниз. Заметила желание, вспыхнула и отвернулась.
Металлическим звуком отлетело оружие в сторону. Хан приблизился, навис сверху, Осинка попыталась отползти, но Бикбей рывком за ноги подмял под себя и упрямо посмотрел северянке в глаза. Она проиграла, опустила взгляд. Хан разжал стиснутые зубы рукой, чтобы покорить рот, яростно сорвал поцелуй, глубоко, у Осинки не осталось ни участка, не покорённого им. Теперь он контролировал её дыхание.
Занесённую для удара руку Бикбей не остановил, а принесённая боль раззадорила – заметил, что не слишком сильно северянка ударила. Надавил коленом, раскрывая Осинку, распиная перед собой. Залюбовался молодым телом. Сильный, такой сильный, что невозможно ему сопротивляться. И она перестала, только зло ответила: на укус укусом, на жёсткий поцелуй вскриком. Крохи её одежды Бикбей разорвал в клочья. Он не торопился, нет, побеждал Осинку на каждой пяди её же собственного тела, а просунув руку между ног, удовлетворённо хмыкнул: тело девушки более не принадлежало ей, оно жаждало любви, любви великого хана Орды. Бикбей победил. Ему не надо удерживать Осинку, она сама вцепилась в хана, царапала спину, украшая знаками победы над ней. Выгибалась навстречу силе, что давал великий, и кричала, кричала, пока этого хотел её хан.
Всю ночь неистовствовала над степью погода, и не меньше страсти и огня было в шатре великого, где битва продолжалась и только к утру сошла на нет. И стихли и стоны, и всхлипы, и вздохи удовлетворения.
Глава сороковая
Осинка резко проснулась. Тревога заставила сердце пуститься в такой галоп, что не сразу осознала, где же она находится. Память услужливо воскресила события прошлой ночи. Душа заныла. Рядом лежал великий хан. Бикбей не спал. Внимательно следил за нервными и резкими движениями. Северянка отползла, разделяя переплетённые от вчерашней страсти тела.
От мужчины пахло луговыми травами, страстью и ею самой. И это было странно. Чего Осинка хотела, когда провоцировала хана на схватку? Победить? Чувствовала ли она себя победителем? Нет. Осинка вообще себя чувствовала странно. И Святослав… Только сейчас поняла, что все то время, пока она боролась за внимание хана, не тосковала по Загорскому, и испугалась. Посчитала ли она себя в тот момент предательницей или же просто слабой и потерянной женщиной, которую увели в полон, как и многих сестёр до неё? Кто ответит? И почему так сладко ноет после бурной ночи тело и просит продолжения? Почему так тянет снова провести когтями по следам, что оставила прошлой ночью?
Великий хан наблюдал за всеми переживаниями, что отразились на лице северянки. Разозлился, когда понял, что та себя корит, что прошлая жизнь ворвалась стыдом, и решил отогнать все непрошенные мысли прочь.
– Ты знаешь, зачем я тебя выкупил, Осинка? – спросил Бикбей, не меняя позы, не двинулся, опасаясь спугнуть. Хан давал северянке ещё одну возможность, чего доселе никому не предоставлял.
Возбуждение вновь наполнило, и мужчина чувствовал, что готов снова взять Осинку. Именно северянка подарила ему незабываемую победу, и хотелось снова окунуться в эти эмоции. Выпивать, осознанно пьяня себя, и ведь мог… Видел, что смог бы снова её взять, снова подчинить, и Осинка бы сейчас не сопротивлялась… Но все хмельное и вызывавшее привыкание хан отвергал, как и сомнительное короткое удовольствие, поэтому подавил желание, сосредоточившись на девушке.
– Да, великий хан. – На этих словах Бикбей незаметно выдохнул: в этот раз северянка не разочаровала его. Осинка продолжила, опуская взор: – Вы хотите, чтобы я родила вам сына…
Великий кивнул, поднялся и сел так, что невзначай оголил спину. На мгновение замер: открывать себя перед тем, кого ты поверг накануне, опрометчиво, но хан сделал это нарочно. Осинка не шелохнулась, даже не сдвинулась с места, не метнулась в поисках оружия. Так и осталась сидеть статуей, стыдливо прикрывая грудь покрывалом.
Мужчина усмехнулся. Великий хан умело вёл к поражению: привлечённая Степанида и подарки ей на глазах у северянки, видимое безразличие отравленной стрелой достигли Осинки, подтолкнув к отчаянным действиям. В конечном итоге все получили то, чего хотели. Только вот Осинка теперь явно сомневалась, а получила ли она, чего хотела, или к ней наконец-то пришло озарение, что её умело вели по лабиринтам собственных эмоций.
На мгновение это разочаровало Бикбея, хотелось получить окончательную капитуляцию гордой северянки, но, может, оно и к лучшему. Осинка научится, поймёт, станет умнее, и интерес разгорится сильнее. Он предвкушал будущие битвы. Снова отступал, давая девушке собрать себя по кусочкам, набраться силы, но и рисковать не мог.
– Пока будешь жить в моем шатре, – заметил хан и поторопился на выход. Оставлять девушку одну наедине с мыслями совершенно недопустимо, поэтому до того, как засел со своим советом, подарил породистого скакуна Осинке и дорогих одежд, и оружия, что могло ей понравиться. Так же хан распорядился выделить ей учителей, чтобы научили обычаям, как драться на его манер, да чтобы на лошади умела сидеть не хуже его наездников, да чтобы разговаривала на его языке. И знал, что, ежели осилит та все науки, то, возможно, когда-нибудь даст Осинке выступить наравне с ним.
Глава сорок первая
Ольга выковыривала несуществующую грязь из перстня, взгляд блуждал где угодно, но только не останавливался на муже, что вернулся с охоты и наслаждался добычей, от которой соблазнительно пахло. Хоть живот княгини урчал от голода, а во рту скопилась слюна, женщина старательно избегала мыслей о еде. Особенно о еде из рук этого плебея.
Осень, что позолотила листья в лесу, принесла хороший урожай краю Чубанскому, и Ольга устала, отдавая распоряжения да проверяя, как заготавливают в зиму еду на хранение, как заквасили капусту, как и сколько наварили варенья, сколько муки да хватит ли её до следующего года.
Как обычно, княгиня была раздражена, а ещё брюхата. Брюхата от человека, который убил её отца. Но ничего, родит наследника, а потом… Она улыбнулась, представляя, как будет умирать Ладимир от яда. Представляя, как будет корчиться в муках…
– Ольга? – позвал Ладимир.
– Да, князь? – Последнее слово она произносила таким тоном, что у Ладимира перехватывало дыхание и становилось противно, словно он извалялся в грязи. Хотя отчего не извалялся? Та грязь, что осела у него в душе, все чаще и чаще наполняла невыносимой тоской, и он чувствовал себя виноватым.
Как мог старался загладить боль, что причинил Ольге. Старался стереть из её памяти ту бесконечную ночь. Старался объяснить, что оба стали заложниками обстоятельств и каждый был по-своему прав… Так он оправдывал себя.
