– Ты.. того раньше времени не трясись, авось все обойдется.
Но его голос звучал настолько лживо и неуверенно, что становилось ясно: не обойдется! Не для того подложили этот пакет, чтобы обошлось.
Я не помнила пути, не помнила, как оказалась в отделении полиции. Очнулась только, когда злой седой следователь требовательно и раздраженно прикрикнул:
– Отвечать будете, гражданка? В третий раз вопрос задаю!
– А?! Какой вопрос, повторите, пожалуйста.
– Как давно занимаетесь сбытом наркотиков?
– Я… не занимаюсь.
– Ага, расскажи сказку, что везла столько для личного потребления.
– Не употребляю.
– А чего тогда герыч в твоей тачке делал?! Держи, красавица, лист бумаги, и пиши чистуху…
Откуда во мне взялись моральные силы и решимость, сама не знаю. Резко отшвырнула листок:
– Я ничего писать не стану. И ничего не скажу без адвоката. Понятых и свидетелей при изъятии этого пакета не было. Может, ваш гаишник сам его подбросил. Пакетик попрошу на экспертизу отдать. Там моих отпечатков пальцев точно не будет.
Мои познания о подобных ситуациях были минимальны, да и черпаны из детективных сериальчиков. Но вот уверенность в голосе и гнев в глазах, видно, сделали свое дело. Полицейский вызвал конвоира и приказал тому:
– Веди нашу красотулю в камеру. Ночь там проведет, утром сговорчивее станет.
В этот момент за дверью послышался шум, возмущенные крики.
– Что там еще такое? – рявкнул полицейский.
– Так это, Степаныч, Раду доставили, – ответил конвойный.
– Опять?!
– Ага. У дочки владелицы аптек Савченко золотишко отжала. Савченки эти, мать и дочь, заявить рвутся. Позвать Раду-то?
– Зови, Вадик. Ее первую.
Дверь в кабинет отворилась, и на пороге появилась высокая цыганка средних лет. На красивом лице – ни тени испуга или беспокойства. Приветливо сказала:
– Здравствуй, Степаныч!
– Здравствуй, Рада! Ну что же творишь, а?! Не могу я тебя отпустить. Савченко эта зараза та еще. В прошлом году их дачу обворовали, так она всему отделу плешь проела. Что делать прикажешь?
– Ты – начальник, тебе и думать, – усмехнулась цыганка. – Только малец на днях пропал. Жив мальчонка, где находится, подсказать могу.
Степаныч задумался, вздохнул:
– Заманчиво, Рада. Да только заявление принять обязан. Посиди пока, погости у нас, авось чего придумаем.
Он махнул рукой в сторону цыганки. Конвоир все понял. Повел нас уже двоих – меня и Раду. Остановились мы возле решетки. Сквозь прутья я увидела небольшое помещение и нескольких женщин. В голове мелькнула мысль:"Наверное, здесь временно задержанные". Засов лязгнул за спиной резко и неприятно. Создавалось впечатление, что захлопнулась не клетка в полицейском участке, а дверь в нормальную человеческую жизнь…
– У любой двери есть вход и есть выход, завтра уже на свободе будешь, –вдруг услышала я за спиной.
Вздрогнула, повернулась и встретилась взглядом с огромными черными глазами. Слова принадлежали цыганке Раде. Она… читает мысли? Хотя.... эти самые мысли у всех, попавших сюда, одинаковые. И обещание завтрашней свободы, скорее всего – пустые слова, просто поддержка! Но на душе стало как-то спокойнее…
Глава 6
Лида
Обитательницы камеры посмотрели на нас с интересом. Их было трое – две совсем молоденькие девчушки, с ярким макияжем, в коротеньких юбочках. Они сразу назвали свои имена. Блондинка Юля и рыженькая Тоня. Третьей даме было под сорок. Полноватая, без косметики, с тусклыми нечесанными волосами.
– Галя! – представилась она и по-клоунски, с хрипловатым смешком добавила: – Милости просим, гости дорогие!
– Мы-то гости! – отрезала Рада. – А для кого тюрьма и домом родным стать может.
Сказанное Галю разозлило. Ее простое, одутловатое лицо на миг озарила гримаса гнева, но выступить против цыганки открыто она не осмеливалась. Зато попыталась "укусить" меня:
– Ой, а это кто у нас такой молоденький да хорошенький? И наряд странный, будто из душа сбежала.
– Так и есть, – ответила я. – Из душа. Зовут Лида.
– Облава была, Лидусь? – улыбнулась Юля. – А клиента обслужить успела, коллега?
Несложно было догадаться, что за профессия у девчонок. Я оскорбилась:
– Вы ошибаетесь! Я.. не из.. Впрочем, неважно. Мой случай – это совсем другое.
– Так расскажи нам про свой случай, – велела Галина.
– Да, расскажи, – дружно поддакнули девицы.
В голых стенах приход новеньких, их откровения были настоящим развлечением. Все жаждали подробности моего заключения. А мне… хотелось выговориться, хоть с кем-то поделиться бедой. Сама не заметила, как размазывая слезы по щекам, выложила все.
После моего рассказа в камере на пару минут повисла тишина:
– Не поверила бы я тебе, – сказала Галя, – решила бы, что брехня все. Но такое не выдумаешь. Я вот понять не могу, зачем твоем мужу все это надо.
– Да что тут непонятного! Как раз все ясно! – вздохнула блондиночка. – Садист ее Клим. Нет, не из тех, кто по роже лупит или печень с почками отбивает. И даже не тот, что свяжет, а потом плеткой стегает. Ему твою душу мучить хочется.
– Ты.. думаешь, мой муж – моральный садист и женился на мне исключительно для того, чтобы издеваться, получая наслаждения от моих страданий?
–Ясен пень, что все так. А чтобы замуж вышла, хорошим сначала прикидывался. Как паук поймал тебя в свои сети, в свою паутину…
Я задумалась. В словах ночной бабочки, несомненно, был смысл. А с другой стороны все не так просто. Что-то более глубокое, пока непонятное скрывалось за поступками Клима. Словно он меня за что-то наказывал. Но за что? Чем могла провиниться за несколько месяцев знакомства?
– Не переживай, Лидка, – хлопнула меня по плечу Галина. – Пришел конец твоей несчастливой однодневной замужней жизни.
– Как это? – подняла я на собеседницу заплаканные глаза.
–Так сама говоришь, почти с кило герыча поймали. Это срок, подруга. И немалый. На зону пойдешь. Там тоже несладко. Но все же лучше, чем в замке твоего чокнутого принца.
– Не… хочу на зону! – только сейчас я вдруг осознала опасность, что нависла над моей головой. – Я жить хочу, учиться, любить....
– Ну-ну, не плачь, девочка! – вдруг громко сказала Рада. Во время моего рассказ цыганка молча раскладывала карты. – Все у тебя хорошо будет. Любишь его?
– Люблю! – ответила я шепотом.
И сама поразилась своим словам. Неужели даже после очередной подлости Клима в моем сердце что-то есть, чувства не угасли, не умерли?! Щеки загорелись, потому что понимала: так и есть, моя странная любовь никуда не исчезла, просто из легкой и счастливой стала.... больной.
