– Я…я не могу, Мария. Не могу, – Эйнджел гневно потер переносицу и рывком притянул к себе англичанку: – Если ты все вспомнишь, я вновь потеряю тебя, и уже навсегда, понимаешь? Ты не моя жена, эти прекрасные глаза, убивающие не хуже острого клинка, нежные губы, подобные лепесткам роз, роскошные волосы, принадлежат другому, а я просто влюбленный идиот. Мы чужие, из разных эпох, у каждого – свой непростой путь, своя отдельная жизнь, свои проблемы, эмоции, воспоминания, но любовь навеки связала мое сердце с твоим. Я люблю тебя! Нет, ничего не говори, поскольку я отлично знаю ответ. Просто позволь мне последний раз в жизни поцеловать тебя. Умоляю, – легкие порывы прохладного ветра аккуратно развеяли по воздуху кудри Кристин, образуя искрящийся ореол на фоне темного неба, и Шону показалось, что он видит перед собой саму богиню. Парень аккуратно дотронулся щеки Марии: Господи, какая у нее мягкая, нежная кожа, будто бутон редкого цветка. Лишь миг, и губы Эйнджела скользнули по приоткрытымвлажным устам возлюбленной, потом дрожащими движениями опустились на тонкую шею. Сейчас они, стоя на самом краю обрыва, пребывали в своем личном мире, отгороженном от реальности хрупкими стенами надежды и веры, и, казалось, эти секунды превратятся в вечность, и звездами зажгутся на небосводе, но нет… Молодой человек с грустной улыбкой отстранился, а Кристин продолжала неподвижно стоять, молча уставившись перед собой. Девушка не хотела ничего чувствовать: ни отвращения, ни жалости, ни удовольствия.
– Будь счастлива, – Шон сделал несколько шагов назад. Все остальное вместилось в одно мгновение: Эйнджел прыгнул…, раздался сдавленный крик, воздух резанул легкие, перед глазами замелькали скалистые выступы. Мария, внезапно почувствовав, как становится одним целым с разбушевавшимся ветром, соскользнула с равнины, и неожиданно поняла, что не падает, а пальцы судорожно сжимают запястья парня. Все еще находясь в полной растерянности, молодая женщина вытащила Эйнджела на траву и плюхнулась рядом, но неожиданно поняла, что у нее раскрылись крылья… Крылья вампира… И именно благодаря им она не погибла, разбившись о беспощадные камни, а спасла этого глупого самоубийцу.
– Ты с ума сошел?! – тяжело выдохнула Мария, пытаясь приподняться на локте.
– Зачем ты прыгнула?! – бушевал Эйнджел, и, с трудом восстановив дыхание, притянул к себе Кристин. На удивление, девушка не стала сопротивляться, а лишь обвила дрожащими руками шею Иного и прижалась обветренным лицом к порванной куртке. Они так и сидели несколько минут, стараясь привести в порядок метавшиеся мысли, и, наконец, Эйнджел аккуратно приподнял подбородок Кристин, взглянув в ее покрасневшие от внезапных слез глаза: – Ты вспомнила? – молодая женщина только кивнула и вцепилась ледяными пальцами в запястье Шона.
– Зачем ты так поступил со мной? Ты же отлично знал, что ради Маркеллина я готова умереть, и, стерев мне память, ты не сможешь отобрать у моего сердца ту вечную, великую любовь. Мой разум забыл, но душа каждую секунду помнила, как растворялась в одном – единственном человеке. Если ты по-настоящему, искренне любишь, то пойдешь на все, лишь бы твой избранник был счастлив…
– А ты сама смогла бы жить, зная, что твои чувства порочны и не взаимны? Господь преподнес тебе великий дар: возможность обойти безответную любовь, мне же эта милость не досталась, и, находясь с тобой рядом, просто, как друг, я каждую минуту умирал в страшных муках, все внутри корчилось от боли, но ты даже не замечала. Чтобы я не сделал, как бы не поступил, для тебя всегда я был грешным лгуном, предателем, сумасшедшим парнем из ужасного будущего. И ты права, я – убийца, дьявол, несший с собой только тьму, боль и смерть, но когда-то и в моем сердце не жила эта злоба, ненависть, я был простым человеком, свято верившим, что в мире существует истинная доброта, что такое понятие, как дружба, верность, еще не запятнано кровью, и я ошибался. Хочешь знать, как судьба жестоко и беспощадно играла со мной? Тогда слушай.
Я не попал в Бездну из других эпох, как большинство горожан, а родился в этом Округе, моя мать – жительница XXI века, оказалась в будущем после страшного события: ее переехал автобус, она бы просто умерла, но произошло это в годовщину Великого Нарушения, и Алеа оказалась здесь. Сразу же одинокая, еще совсем юная девушка столкнулась с жестокостью, отчуждением, безразличием, ее принуждали за кусок хлеба торговать своим телом, потом отправляли на непосильные работы, каждый день являлся продолжением ада, и однажды, когда желание бороться за каждый вдох пропало, женщина решила в один миг прекратить эти мучения. Она уже начала перерезать себе вены, как внезапно рядом оказался некий Винслоу Шон, грязный рабочий из шахты. Несмотря на все запреты, строжайшие правила, страдания, царившие вокруг, эти двое до безумия полюбили друг друга, для них существовала только их реальность, где поддержка, верность и любовь побеждали всю неистовую злобу вокруг. Вскоре они поженились, – Эйнджел с грустной улыбкой извлек из кармана небольшое пожелтевшее фото в треснувшей рамке: – Их свадьба…, – парень дрожащей рукой провел по изображению голубоглазой женщины с золотистыми вьющимися кудрями и светлой, искренней улыбкой. Алеа выглядела такой счастливой, беззаботной, словно ребенок, и отсутствие белоснежного платья, дорогих украшений, совсем ее не огорчало. Рядом, прижав к себе молодую жену, стоял Винслоу, одетый в рваный, старый плащ, но с радостным выражением лица: – Это был их единственный счастливый день, потом началась череда несчастий. Узнав о бракосочетании, президент отправил отца на тяжелые работы в северные шахты, а мою маму просто выгнали из квартала, запретив даже приближаться к южной границе Округа. Алеа отыскала свое убежище на окраине Бездны, поселилась в старом, полуразрушенном доме, выходила на охоту, питалась убитой дичью, иногда подрабатывала в местных заводах. Казалось, жизнь постепенно возвращалась в привычное русло, до окончания ссылки Винслоу оставались считанные недели, и вот, пережив месяца угнетающей разлуки, они опять будут вместе, но не судилось. Женщина со странным содроганием узнала, что беременна… Беременна человеческим плодом, что каралось страшной, мучительной, медленной смертью. Правила Лиги Пропасти строго запрещали простым людям, не входившим в высшие слои общества, рожать детей, и если о таком нарушении узнавали, несчастную запирали в подвале до родов, потом на глазах кричавшей матери беспощадно убивали младенца, а ее саму живьем сжигали.
Вся привычная жизнь Алеа рухнула в один миг, нужно было бежать, пытаться скрыться, но посты на границах с каждым днем усиливались из-за угрозы бунта. Наконец наступил долгожданный день: возвращение моего отца из изгнания, но, увы, счастье вновь обошло стороной. На шахте произошел обвал и под давлением все газовые запасы взорвались. Вместо людей остался только выгоревший пепел… Для мамы имелся только один выход: раз и навсегда прекратить свои страдания, но от самоубийства ее остановили слова Винслоу, сказанные в день свадьбы: «Чтобы не случилось, поклянись, что будешь бороться за право жить, что вступишь в бой с самой смертью и не проиграешь». Несчастная женщина все девять месяцев скрывалась в старых зданиях, проводила долгие недели у лесников, иногда засыпала от усталости просто на улице, под проливным ледяным дождем. Благополучно родить помогла одинокая старуха, некогда работающая уважаемым врачом в богатой клинике, но изгнанная из города за недозволительную любовную связь с высшим чиновником. Так на свет появился я…и мой брат, – на последнем слове голос Эйнджела предательски дрогнул, словно порванная, рыдающая струна: – У мамы не было совершенно ничего: ни дома, ни денег, ни близких людей, только вера в сердце и надежда, что весь этот ад когда-то кончится, и на горизонте засияет счастливая звезда. Женщина не стала выгонять молодую маму с двумя младенцами на руках, позволила остаться в своем крошечном, но теплом и уютном доме в гуще леса. Джемма заботилась о нас, почти заменяя мать, готовила полезные и целебные настойки, ночью рассказывала добрые, светлые сказки, тогда как Алеа пыталась хоть как-то прокормить свою новую семью. Мама понимала, что, рано или поздно, Совет узнает о детях, и каждое утро, выезжая в город, очень крепко обнимала нас и шептала: «Кай, Эйнджел, моя любовь безгранична, где бы я ни была: хоть в этом мире, хоть в другом». Мы, четырехлетние малыши, не понимали, почему глаза мамочки светятся такой глубокой, запредельной болью, почему по щекам струятся серебристые капли… Не понимали, что каждый рассвет может стать для нас последним… И, увы, однажды так и произошло…
