Она вылезает из душа, заворачивается в голубое банное полотенце. Зеркало запотело. Она открывает дверь, с кровати на нее смотрит Коннелл. Привет, говорит она. Затхлый воздух комнаты холодит кожу. Он сидит в постели, поставив на колени ее ноутбук. Она подходит к комоду, достает чистое белье, начинает одеваться. Он следит за ее движениями. Она вешает полотенце на дверцу шкафа, просовывает руки в рукава блузки.
Что-то случилось? – говорит она.
Я только что получил вот это письмо.
Да? От кого?
Он тупо смотрит на экран, потом снова на нее. Глаза – красные, заспанные. Она застегивает пуговицы на блузке. Он сидит, согнув колени под одеялом, свет экрана падает ему на лицо.
От кого, Коннелл? – говорит она.
Из университета в Нью-Йорке. Похоже, мне предлагают место в магистратуре. Ну, знаешь, программа по писательскому мастерству.
Она застывает на месте. Волосы мокрые, ткань блузки потихоньку пропитывается водой.
Ты не рассказывал, что собираешься подать заявку, говорит она.
Он просто смотрит на нее.
В смысле поздравляю, говорит она. То, что тебя взяли, меня не удивляет, удивляет, что ты об этом молчал.
Он кивает, лицо непроницаемо, снова смотрит на экран.
Не знаю, говорит он. Стоило сказать, но я, если честно, был уверен, что ничего не выйдет.
Это еще не повод ничего мне не говорить.
Неважно, добавляет он. Я все равно туда не собираюсь. Сам не знаю, зачем подал заявку.
Марианна снимает полотенце с дверцы шкафа и начинает медленно растирать кончики волос. Садится на стул у письменного стола.
А Сейди ты сказал про эту заявку? – говорит она.
Что? Почему ты спрашиваешь?
Так сказал?
Ну да, говорит он. Только я не вижу, что в этом такого.
Почему ты ей сказал, а мне – нет?
Он вздыхает, трет кончиками пальцев глаза, пожимает плечами.
Даже не знаю, говорит он. Собственно, она мне и посоветовала попробовать. Самому мне, если честно, это казалось глупой затеей, вот я тебе ничего и не сказал.
Ты в нее влюблен?
Коннелл через всю комнату таращится на Марианну – несколько секунд он не двигается и не отпускает ее взгляд. Выражение его лица расшифровать трудно. В конце концов она отводит глаза, поправляет полотенце.
Ты шутишь? – говорит он.
Может, все-таки ответишь на вопрос?
Марианна, по-моему, у тебя полная каша в голове. Мне даже дружить с Сейди не интересно, более того, она меня здорово раздражает. Не знаю, сколько раз нужно тебе это повторять. Я виноват, что не сказал тебе про эту заявку и все такое, но почему ты в результате пришла к выводу, что я люблю кого-то другого?
Марианна продолжает тереть полотенцем кончики волос.
Не знаю, говорит она в конце концов. Просто мне иногда кажется, что тебе хочется быть рядом с теми, кто тебя понимает.
Да, и это – ты. А если мне предложат составить список тех, кто меня совсем не понимает, я точно включу туда Сейди.
Марианна вновь умолкает. Коннелл уже закрыл крышку ноутбука.
Прости, что ничего тебе не сказал, ладно? – говорит он. Я иногда стесняюсь говорить тебе такие вещи, потому что боюсь выглядеть глупо. Если честно, я по-прежнему смотрю на тебя снизу вверх, мне не хочется, чтобы ты меня считала, ну, не знаю. Безголовым.
Она сушит волосы полотенцем, ощущая жесткость и шероховатость отдельных прядок.
Ты поезжай туда, говорит она. В смысле в Нью-Йорк. Принимай предложение и поезжай.
Он молчит. Она поднимает глаза. Стена у него за спиной желтая, как брусок сливочного масла.
Нет, говорит он.
А деньги наверняка найдутся.
Зачем ты это говоришь? Мне казалось, ты хочешь на следующий год остаться здесь.
Я останусь, а ты уедешь, говорит она. Всего-то на год. Мне кажется, дело того стоит.
Он издает странный растерянный звук вроде смешка. Дотрагивается до шеи. Марианна кладет полотенце и начинает медленно распутывать колтуны в волосах.
Бред это, говорит он. Я без тебя в Нью-Йорк не поеду. Я и здесь-то оказался только из-за тебя.
Это правда, из-за меня, думает она. А без меня был бы в другом месте, жил совсем другой жизнью. И с женщинами вел бы себя по-другому, и твое отношение к любви складывалось бы иначе. Да и сама Марианна была бы совсем другим человеком. Обрела бы она счастье? И каким оказалось бы это счастье? Все эти годы они напоминали растения, посаженные в один горшок, прорастающие друг в друга, с усилием уступающие друг другу место, принимающие неудобные положения. Но в итоге она все-таки что-то для него сделала, дала ему возможность шагнуть в эту новую жизнь – и это всегда будет греть ей душу.
Я слишком сильно буду по тебе тосковать, говорит он. Мучиться буду, честно.
Поначалу. А потом пройдет.
Они сидят молча, Марианна методично водит щеткой по волосам, отыскивает колтуны и медленно, терпеливо их распутывает. Нет смысла быть нетерпеливой.
Ты же знаешь, что я тебя люблю, говорит Коннелл. И больше ни к кому ничего такого никогда не почувствую.
Она кивает, понятно. Он говорит правду.
Если честно, я не знаю, что делать, говорит он. Скажи, что хочешь, чтобы я остался, – и я останусь.
Она закрывает глаза. Не исключено, что он не вернется, мелькает мысль. Или вернется другим. То, что у них есть сейчас, уходит навсегда. Но для нее боль одиночества будет ничем – в сравнении с той болью, которую она испытывала раньше: болью от сознания собственной неполноценности. С ним она поверила в доброту, и этот его подарок уже не отнять. Сейчас жизнь распахнулась перед ним сразу во все стороны. Они много хорошего сделали друг для друга. Так и есть, думает она, так и есть. Один человек действительно способен изменить другого.
Поезжай, говорит она. А я всегда буду здесь. Ты это знаешь.
Благодарности
Я хочу поблагодарить: прежде всего – Джона Патрика Макхью, который поверил в этот роман задолго до того, как я его дописала, и своими замечаниями и предложениями внес важный вклад в его создание; Томаса Морриса за вдумчивые и подробные комментарии к рукописи; Дэвида Хартери и Тима Макгабанна, которые прочитали наброски первых глав и дали мне ценные советы; Кена Армстронга, Ярла Монги и всех членов писательского кружка Кастелбара, которые поддержали меня в начале творческого пути; Трейси Боган, которая сделала для этой книги почти все, вот разве что не сама ее написала; Мици Энджел, благодаря которой роман стал лучше, а я – опытнее; родных Джона; моих родных, в особенности – моих родителей; Кейт Оливер и Ифу Корни за их неизменную дружбу; и Джона – за всё.
