Иными словами, единственным оставшимся путем был путь настоящей военной операции.
В правящих кругах Израиля возникли разногласия. Некоторые руководители спецслужб предупреждали, что бомбардировка иракского реактора будет иметь катастрофические международные последствия, что должны еще пройти годы, прежде чем в реакторе может быть выработано достаточно оружейного плутония для производства атомных бомб, и что разрушение этого объекта подтолкнет Саддама на другие, еще более секретные решения, по которым будет гораздо труднее собрать какую бы то ни было информацию. Напряжение возросло настолько, что на каком-то этапе Бегин перестал приглашать на заседания кабинета руководителя Комиссии по атомной энергии профессора Изи Эйлама, поскольку тот был против бомбардировки
[929]. Один из сотрудников Эйлама, профессор Узи Эвен, опасавшийся, что разрушение реактора приведет только к переводу атомных работ Ирака на секретные объекты, которые Израиль не сможет держать под наблюдением, сообщил о плане готовящейся операции лидеру оппозиции Шимону Пересу
[930]. Последний в свою очередь написал от руки меморандум Бегину, предупреждая, что если Израиль пойдет на осуществление атаки, то останется в международной изоляции, как «дикая ежевика», используя метафору пророка Иеремии для описания того, что станет с Израилем, если Бог покинет его
[931].
Однако премьер-министр Бегин, Ариэль Шарон, который недавно стал министром обороны, и начальник Генерального штаба Рафаэль Эйтан отметали все возражения против авианалета. Они присоединились к мнению директора «Моссада» (с 1982 года) Нахума Адмони и других руководителей разведслужб, считавших, что реактор следует атаковать как можно скорее, до того, как он успеет «разогреться», – чтобы избежать ужасной гуманитарной катастрофы в случае утечки радиации. На собраниях группы «Новая эра» физик и военный Офек постоянно подчеркивал, что для гарантированного полного уничтожения реактора должна быть достигнута важнейшая цель: «достаточная мощность взрыва для разрушения внутреннего бассейна, в который должны быть погружены урановые стержни».
7 июня в 16:00 восемь истребителей-бомбардировщиков F-16 взлетели с авиабазы Эцион, расположенной на оккупированном Израилем Синайском полуострове, с целью нанесения удара по реактору Osirak. В качестве прикрытия их сопровождали шесть истребителей F-15. Еще 60 самолетов были задействованы для поддержки операции – некоторые из них кружили в воздухе, тогда как другие оставались на земле. Среди них были самолеты-заправщики и воздушные командные пункты Boeing, самолеты-разведчики Hawkeye AWACS и вертолеты на случай, если что-то случится с боевыми самолетами и потребуется спасательная операция. F-15 могли справиться с любым иракским самолетом МиГ, который представлял бы угрозу для израильской авиации, и на них была установлена современная система подавления локаторов ПВО и зенитных ракетных батарей.
Путь составлял около 1000 километров и пролегал над севером Саудовской Аравии и югом Иордании. Пилоты летели на очень низкой высоте, меньше километра, чтобы избежать иорданских, саудовских и иракских радаров
[932].
Самолеты достигли цели к закату солнца, около 17:30
[933]. Восемь F-16 поднялись на высоту трех километров, совершили «бочку» и сбросили бомбы под углом 35°. Один за другим они сбрасывали по две однотонные бомбы на купол реактора. Взрыватели у половины бомб были установлены на подрыв от контакта, другая половина должна была взрываться после пробития бетонного купола и проникновения вглубь емкости реактора. Семь из восьми пилотов попали по цели, внутри реакторной зоны взорвалось 12 бомб. Были убиты десять иракских солдат и один французский техник.
Иракцы были захвачены врасплох. По атакующим самолетам не было выпущено ни одной ракеты, и только вслед им был открыт не нанесший израильтянам никакого вреда беспорядочный зенитный огонь. Все самолеты благополучно вернулись на базу. До сего дня нос этих бомбардировщиков украшает изображение реактора, равно как и кружки, которые обозначают количество сбитых в боях самолетов.
К полуночи были проанализированы результаты аэрофотосъемки, которые зафиксировали огромный ущерб, нанесенный реактору. В 3:00 команда «Апокалипсис» подразделения электронной разведки 8200 перехватила телефонный звонок одного из инженеров, который отчитывался об осмотре разбомбленного объекта, осуществленном в темноте. Инженер пытался обнаружить бассейн, являвшийся критически важной частью устройства, но при помощи своего ручного фонарика обнаружил только «куски разорванного бетона, покрытые водой», – то есть части купола, обрушившиеся вниз. В «разведывательном анализе», который был немедленно разослан членам правительства и главам спецслужб, АМАН подтверждала, что бассейн реактора был поврежден «невосстановимо» и «реактор был полностью разрушен»
[934].
Перед атакой разведка рекомендовала, чтобы Израиль не брал на себя ответственность. Руководители спецслужб считали, что при отсутствии мучительного публичного унижения Саддам не будет испытывать острого желания контратаковать Израиль. У него будет пространство для маневра.
Однако в конечном счете Бегин решил иначе. Бомбовый удар был нанесен безупречно, иракский реактор лежал в дымящихся руинах, а ядерные амбиции Саддама, по всей вероятности, рухнули навсегда. Бегин хотел признания этих фактов, может быть даже похвальбы ими. Он тонко чувствовал настроения израильского общества. В своей речи в кнессете он сравнил Саддама с Гитлером, а угрозу, которую представлял собой ядерный Ирак, – с «Окончательным решением» нацистов. «Что могли мы предпринять перед лицом такой страшной опасности?» – задавался он вопросом.
