Меня потрясли два момента. В ходе беседы он начал искать в своей записной книжке номер телефона, чтобы передать его мне. Неожиданно достал из кармана монокль и вставил в правую глазницу. И тогда, со своими гигантскими размерами, шрамом и агрессивным взглядом, стал выглядеть как настоящий нацист.
Второй инцидент произошел после нашей очередной встречи, когда мы обедали в ресторане неподалеку от его офиса. Неожиданно к нам подошел какой-то человек, громко щелкнул каблуками и приветствовал его по-немецки «Мой генерал». Скорцени сказал мне, что это был владелец ресторана и когда-то он занимал видный пост в нацистской иерархии.
Я не питал иллюзий по поводу его изначальных взглядов. Даже его жена не пыталась обелить его передо мной. Она подчеркнула только, что он не принимал участия в холокосте… На первой встрече разговор в основном касался политических вопросов, Второй мировой войны, холокоста, отношений Востока с Западом и ситуации на Ближнем Востоке.
Ахитув затронул вопрос о связи Скорцени с погромами Хрустальной ночи. Он достал список лиц, которые участвовали в нападениях на евреев, и передал его немцу. Скорцени был знаком с этим документом, хранившимся в Яд ва-Шем, поскольку на суде над военными преступниками, которого он сумел избежать, звучали обвинения в адрес этих людей.
Он указал на знак «Х» рядом со своей фамилией
[206]. «Это доказательство того, что я в этом не участвовал», – сказал он, хотя «охотник за нацистами» Симон Визенталь интерпретировал знак как доказательство обратного. Скорцени пожаловался, что Визенталь охотился за ним и он не раз оказывался в ситуации, когда «опасался за свою жизнь». Ахитув решил не затягивать обсуждение этих вопросов и не стал спорить.
На каком-то этапе Скорцени устал говорить о войне. «Он остановил меня и спросил, в чем существо моего дела. Было ясно, что играть с ним в прятки бессмысленно. Я сказал, что являюсь сотрудником службы безопасности Израиля. (Скорцени) ответил, что не удивлен, что мы вышли на контакт с ним. В разное время он был связан с разными странами и с некоторыми из них сохранил превосходные отношения. Он был явно готов обменяться мнениями и с нами»
[207].
«Обмен мнениями» явился тем деликатным способом, которым Скорцени намекал на свое согласие на полное и всеобъемлющее сотрудничество с Израилем. За помощь он потребовал плату. Хотел получить действующий австрийский паспорт на свое имя, правительственное постановление о пожизненном освобождении от судебного преследования, подписанное премьер-министром Эшколом, немедленное его исключение из списков нацистских преступников Визенталя, а также некоторое количество денег.
Условия, выдвинутые Скорцени, вызвали в «Моссаде» острые споры
[208]. Ахитув и Эйтан видели в них «вынужденные ограничительные факторы и требования, обязательные для успеха операции». Другие старшие сотрудники спецслужбы утверждали, что «это попытка нацистского преступника обелить свое имя», и требовали нового взгляда на прошлое Скорцени. Проведенные новые расследования выявили дополнительные детали относительно его участия в Хрустальной ночи «в качестве руководителя одной из толп бандитов, которые жгли синагоги в Вене», а также свидетельства того, что «до последнего времени он активно поддерживал неонацистские организации».
Меир Амит, как всегда практичный и безэмоциональный, считал, что Эйтан и Ахитув правы, но ему нужна была моральная поддержка премьер-министра. Леви Эшкол выслушал Амита и посоветовался с некоторыми высокопоставленными руководителями «Моссада», которые пережили холокост (в отличие от Амита, Эйтана и Ахитува, геноцида не знавших). Он столкнулся с их категорическими возражениями. Тем не менее Эшкол в конце концов одобрил предоставление Скорцени денег, паспорта и иммунитета.
Премьер-министр одобрил и требование Скорцени по поводу Визенталя, однако решить этот вопрос окончательно ни он, ни «Моссад» не могли. Визенталь был упрямым человеком со своей непоколебимой точкой зрения. Хотя он и имел тесные связи с государством Израиль и даже «Моссадом», финансировавшим некоторые его операции, он не являлся израильским гражданином и работал из Вены, вне израильской юрисдикции.
В октябре 1964 года Рафи Медан встретился с Визенталем, чтобы обсудить, не касаясь деталей операции, вопрос о том, почему Скорцени следует вычеркнуть из черного списка нацистских преступников, которые должны быть схвачены и подвергнуты суду.
«К моему удивлению, – вспоминает Медан, – Визенталь сказал “Герр Медан, об этом даже не может быть речи. Это нацистский военный преступник, и мы никогда не вычеркнем его из нашего списка”. Как я ни пытался что-то сказать, он просто наотрез отказался»
[209].
Когда Скорцени сказали, что он останется в списке Визенталя, он был разочарован, но на сделку все же согласился. Таким образом, свершилось невероятное: любимец фюрера, которого разыскивали по всему миру как военного преступника, вне всяких сомнений сжигавшего синагоги и участвовавшего в акциях СС, стал ключевым агентом в проводимой в то время израильской разведкой важнейшей операции.
Первым делом Скорцени направил своим друзьям среди немецких ученых в Египте послание, в котором намекал на то, что возрождает сеть ветеранов СС и вермахта в целях «строительства новой Германии», иными словами – создания Четвертого рейха. Он также намекал, что подготовка данного мероприятия требует секретного сбора информации. Таким образом, от немецких инженеров, работавших на Насера, требовалось, в соответствии с присягой, снабжать фантомную организацию Скорцени деталями ракетных исследований, которые могли бы быть использованы и новой армией Германии в производстве ракетного оружия.
В то же время Скорцени и Ахитув разработали план получения информации от страшной фигуры – начальника службы безопасности египетского проекта Германа Адольфа Валлентина, который знал все о работах по нему. В отличие от метода вербовки умного и опытного Скорцени, который знал о том, что имеет дело с человеком из «Моссада», и которого Ахитув никогда не пытался обмануть, план в отношении Валлентина предполагал его использование втемную.
