Было шесть приёмных семей. В отделе социальной службы она установила своеобразный рекорд среди детей вроде неё. Вначале все были уверены, что Грэйс удочерят. Она была достаточно хорошенькая, белая, всего четыре года. Она была хорошо воспитана и уже умела вежливо разговаривать. У неё не было истерик. Иногда она писалась в кровать, но этого следовало ожидать после того, как она зашла из сада в дом и увидела свою мать, свисающую на поясе от халата со светильника. Тогда тоже было солнечное утро. Психолог говорил, что Грэйс очень умненькая.
Первой парой были тётя Салли и дядя Джо. Она едва помнила их, потому что пробыла там совсем недолго. Наверное, это было временное размещение, но она знала их имена, потому что они были в памятном альбоме, который хранила её социальный работник. Фотографий не было.
Она вернулась на южный берег ручья, на этот раз вброд, чувствуя, как вода давит на мягкую резину её дорогих сапог. Хоть это и было глупо, она старалась избегать построек рудника и ловушки в тоннеле. Грэйс произнесла вслух:
– Тётя Салли и дядя Джо, – и мельком ей вспомнилось платье в цветочек, запах сигаретного дыма, как её держат на коленях против её воли.
Вторую пару она помнила лучше. Планировалось, что они её удочерят. В последнее время она постоянно возвращалась к этому воспоминанию. Это было словно ощупывать больной зуб кончиком языка.
Глава двадцатая
Она пробыла в этом доме долго, несколько месяцев точно, возможно, год. Она пошла в школу. Школа была современным кирпичным зданием с большими окнами и серой ковровой плиткой на полу. Из-за ковра им приходилось быть очень аккуратными и вытирать ноги перед тем, как войти. Каждое утро Лесли шла с ней к белым деревянным воротам, которые были широко открыты, чтобы могли проехать машины учителей. Лесли провожала её в раздевалку и вешала её пальто. Там она целовала Грэйс на прощание. В классе было две коробки – одна для книг для чтения, вторая – для упакованных ланчей. Коробка Грэйс для ланча была сделана из розового пластика с изображением Барби сбоку. Каждый день она возвращала книгу для чтения. Она уже перешла к тем, у которых были оранжевые наклейки на корешках; большинство детей в классе все ещё читали голубые.
Если шёл дождь, Дэйв подвозил их в школу на машине, а она тогда надевала резиновые сапоги – розовые, чтобы сочетались с коробкой для ланча, – которые надо было переодеть в гардеробной. Имена её приёмных родителей были Лесли и Дэйв, но она называла их мамой и папой. Ей хотелось быть такой же, как другие дети в классе. Она могла уже дойти до книжек с зелёными наклейками, но замедлилась, чтобы не слишком отличаться.
Они жили в новом доме в новом районе. Он тоже был сделан из кирпича, с большими окнами. Там был гараж, где стояли трёхколесный велосипед Грэйс и её детская коляска, маленькая лужайка и альпийская горка впереди, сад за домом. Летом, говорила Лесли, будут качели. Дорога ещё строилась, и повсюду были грязные лужи. Лесли терпеть не могла грязь, как и Грэйс. Они обе были очень опрятны и оттого, казалось, отлично подходили друг другу.
Так социальный работник и сказала, когда Дэйв и Лесли объявили ей, что не хотят, чтобы Грэйс продолжала с ними жить.
– Но я думала, что вы отлично подходите друг другу.
Грэйс знала, что так она и сказала, потому что слушала у двери. Та была слегка приоткрыта, но никто её не заметил. Она должна была слышать, как Лесли, извиняясь, объясняет, что, им кажется, удочерение проходит не слишком хорошо, но позже не помнила тот кусок. Она просто услышала, как социальный работник сказала:
– Она такая милая малышка. Что с ней не так?
– С ней всё так. – Лесли и Дэйв поглядели друг на друга, каждый надеясь, что другой объяснит. С таким же успехом они могли сказать, что с ней всё не так.
– Вы не звонили, чтобы сообщить о каких-либо проблемах. – Теперь социальный работник постепенно приходила в отчаяние. Если удочерение сорвётся, это сочтут её виной. Она была неряшливой женщиной с непослушными волосами. Подол её юбки разошёлся, а длинная кофта была застёгнута не на те пуговицы. Грэйс не одобряла подобного отсутствия порядка. Она сама очень заботилась о своей одежде, особенно о бело-голубом школьном платье. Женщина продолжила: – Я хочу сказать, мы могли бы помочь. Она снова писалась в кровать?
– Это никогда не было проблемой. – Это был Дэвид. Он работал главным механиком в большой автомастерской на главной дороге города. Грэйс видела его там. Он носил синий комбинезон с его именем, вышитым на груди, и иногда – спортивную куртку с золотыми пуговицами. Ради этой встречи он рано вернулся домой. Он оттёр ногти и надел пиджак и галстук. Неловкость сделала его агрессивным.
– Мы не переживали из-за этого. Разумеется, нет. Кто мы, вы думаете? Людоеды? По крайней мере, это доказывало, что она человек.
– Что вы имеете в виду? – Голос социального работника стал выше, словно она собиралась заплакать. Даже пятилетняя Грэйс понимала, что в такой ситуации ответственному взрослому неправильно себя так вести.
– Послушайте. – Дэйв наклонился вперёд. Из места, где Грэйс пряталась, ей было видно его согнутую спину. Он был очень крупным мужчиной и с этого угла выглядел уродливо, как одна из иллюстраций к «Джеку и бобовому ростку», её последней книжке для чтения. Возможно, как он только что сказал, он был людоедом. – Послушайте, мы не хотим доставить вам неудобство, но нам лучше сказать прямо, верно? Я имею в виду, лучше сейчас, чем когда все документы будут заполнены. Сбережём вам немного работы, да?
Он быстро и лающе рассмеялся. Грэйс поняла, что предполагалось, что это шутка, но социальному работнику смешно не было. Как и Дэйву, потому что он продолжил серьёзно.
– Мы не можем любить её, – сказал он. – Мы бы хотели суметь, но не можем. Она такая холодная. Она смотрит на нас этими глазами. Она не позволяет нам её трогать. Нужно же любить своих собственных детей, правда? – Он остановился. – Возможно, это из-за того, откуда она.
– О чём вы? Откуда она? – Голос социального работника стал визгливым, почти истеричным.
– Ну, они отличаются от нас, эти люди, верно?
– Она ребёнок, – сказала социальный работник. – Ей нужна семья. – Она не стала отрицать различие. Она повернулась к Лесли. Дэйв подвинулся, и Грэйс увидела, что он вовсе не людоед. Он тоже был готов заплакать.
– Вы тоже так считаете? – спросила социальный работник.
– Мы старались, – ответила Лесли. – Когда вы впервые рассказали нам о Грэйс, мы подумали, что она нам прекрасно подходит, правда. Несмотря на различия. И затем, когда вы рассказали нам, через что она прошла, мы ждали, что она будет расстроена. Мы бы не были против. Мы бы справились с плохим поведением, кошмарами, слезами. Мы думали, что сможем помочь. Но мы не можем до неё достучаться. Это самое ужасное. Мы ей не нужны.
– Вы не правы! – воскликнула женщина. – Неужели вы не видите, что она нуждается в вас, только потому, что она ушла в себя? Такая сдержанная? – Она сделала паузу, затем холодно продолжила: – Но я не буду пытаться переубедить вас. Вы должны быть абсолютно уверены в своём решении, если хотите стать приёмными родителями. Уверена, вам это объяснили, когда вы подавали заявку…
