Рэйчел и Энн приехали под вечер. Стояла сильная жара. Вдалеке слышался гул машин, но двор был пуст. Из серых каменных домов не доносилось ни звука.
Затем открылась дверь, и появилась невысокая женщина средних лет. На ней была полосатая юбка и жакет, и она держала подбородком сверкающую чёрную сумочку, чтобы обеими руками подтянуть к себе и запереть тяжёлую скособоченную дверь. Она торопливо пошла через парковку, громко стуча шпильками по булыжникам.
– Простите! – крикнула Энн.
Она остановилась, развернулась на каблуках, беспокойно взглянула на часы.
– Да?
– Мы ищем директора.
– Вы его нашли, но мне некогда. Встреча совета попечителей, а я уже опаздываю.
– Мы надеялись побеседовать с Нэнси Дикин.
– Чего вы от неё хотите?
– Пообщаться, только и всего. У неё не слишком много посетителей, верно?
– Это не моя вина. – Директор сразу заняла оборонительную позицию. – Мы все старались, но её едва ли можно назвать общительной.
– Кто-нибудь приходил к ней недавно?
– Я никого не видела, и она ни о ком не упоминала. Впрочем, вряд ли бы стала упоминать. Можете попытаться. Номер четыре. Чай не пейте. – Она развернулась и, покачиваясь на шпильках, продолжила путь.
Во дворе было очень светло, и когда дверь коттеджа чуть приоткрылась, они сперва не могли разглядеть неясную фигуру внутри.
– Мисс Дикин? – спросила Энн. – Нэнси?
Дверь снова закрылась. Энн постучала в неё кулаком.
– Наверное, нам нужно поехать домой. – Рэйчел было неловко. Она представила, как смотрят люди из пустых окон, занавешенных тюлем. Энн не обратила внимания и снова ударила в дверь.
– Мы друзья Грэйс! – крикнула она. – Нэнси, вы меня слышите?
Дверь открылась. Нэнси Дикин была очень стара и здесь, в этом доме с зарешёченными окнами и крутой крышей, казалась ведьмой из детской книжки с картинками. На ней была длинная шерстяная юбка и чёрная кофта с дырами на локтях. Какое-то время она смотрела на них, потом заговорила. Речь её состояла сплошь из шипения и кашля, и никто из женщин не мог её разобрать.
– Мы можем войти? – В этот раз Энн Прис взяла инициативу на себя. Рэйчел подумала, что работа в Бейкиз её смягчила. Когда-то она отказалась бы выполнять грязную работу за Веру Стенхоуп, но вот она здесь, подпирает ногой дверь, чтобы старуха не смогла закрыть её снова.
Нэнси пошарила в кармане своего кардигана и достала пару огромных фальшивых челюстей, покрытых чёрным пухом. Она вставила их в рот и оскалила зубы, как животное, которое заперли в клетку.
– Разве я не сказала?
Она развернулась и повела их по коридору в маленькую, загромождённую вещами комнату, беспорядочно обставленную полуразвалившейся мебелью. Казалось, что она спит и всё остальное время проводит в этой комнате, хотя не было никаких признаков, что в доме есть ещё один обитатель. Узкая тахта была накрыта одеялом из разноцветных вязаных квадратов. На потрёпанном плетёном стуле лежала смятая куча одежды, увенчанная фетровой шляпой. У окна, закрывая собой большую часть света, стояла на столике клетка. Дверца была открыта, и голубой волнистый попугайчик пролетел над их головами и уселся на каминную полку.
– Грэйс мертва, – сказала пожилая леди, уже чётче. Казалось, что ей требуется время, чтобы снова приобрести навык человеческой речи.
– Так вы об этом знаете. – Энн села на диван. – Мы хотели убедиться.
Нэнси смела со стула груду одежды и уселась. Она откинулась назад, полуприкрыв глаза. Рэйчел какое-то время просто стояла в дверях, затем почувствовала, что выглядит подозрительно, и села на пол, прислонившись к стене.
– Что вы хотите? – требовательно спросила Нэнси.
– Только этого. Убедиться, что вы слышали. Мы думали, вам захочется знать. Грэйс о вас говорила.
– Когда?
– Мы вместе работали. На холме Блэклоу.
– Значит, рядом с Домом.
– Верно.
– Не думаю, что они её приглашали к себе. Не думаю, что её чертово королевское величество Оливия угощала её чаем.
– Нет, – ответила Энн. – Не думаю даже, что им было известно, что она здесь.
– Хорёк всегда поймает крысу, – загадочно произнесла Нэнси. – Если у него пусто в животе.
Энн и Рэйчел переглянулись. Солнечный свет проникал сквозь зарешеченное окно и прутья клетки, освещая плывущие в воздухе пылинки, искусно сплетённую паутину в пустом камине, потускневшие цвета вязаного коврика.
– Как вы узнали, что Грэйс мертва?
Снова наступило молчание. Нэнси смотрела на них, оценивая.
– Эд приходит меня повидать, – наконец сказала она. – Единственный из всех. Единственный, кого я впускаю.
– Директор сказала, что в последнее время у вас не было посетителей.
– Ха. Откуда ей знать? Деньги и встречи. Вот и всё, чем она занимается. И гоняется за своим хахалем.
– А Грэйс? Она когда-нибудь приходила?
– Она часто уезжала. Университет. Ходьба. Иногда Эдмунд привозил её.
– А в последнее время?
Старуха резко покачала головой.
– Я и не ждала. Она была молодая. У неё была своя жизнь. Но она всегда писала. Где бы она ни жила, она писала мне письма. И Эдмунд читал их, когда заходил меня навестить. Глаза у меня плохие. Я больше не могу читать. – Она уставилась на них, приглашая опровергнуть это объяснение.
– Вы сохранили письма?
– Зачем вам?
– Грэйс была нашим другом. У нас немного от неё осталось на память. Если бы могли ненадолго взять письма… Это было бы как снова говорить с ней, правда? Мы принесём их обратно.
– Я мало что выкидываю, – неохотно согласилась женщина.
– Так мы можем на них взглянуть?
– Не знаю. Я подумаю.
Она странно сжала зубы и снова взглянула на них с ехидством, понимая, что их поставила в тупик её нерешительность, и призывая Энн настаивать дальше.
Но Энн спросила:
– Когда мистер Фулвелл приходил сообщить вам о смерти Грэйс?
– На следующий день после того, как это случилось. Он сказал, что не хочет, чтобы я услышала об этом в новостях, хотя я бы не услышала, потому что всегда выключаю, когда по радио новости. Мне нравятся только старые песни. Но это было хорошо. Он всегда был добрым. У него нет машины, так что его подвёз друг.
– Какой друг? Мистер Оуэн?
– Не знаю. Не видела. Я его не звала внутрь. Только Эда.
– Вы видели машину?
– Отсюда не видно. – И это было правдой, поскольку через окно можно было разглядеть только двор и пожилого мужчину в гетрах, который вытащил на порог кухонный стул, чтобы посидеть на солнце.
