– Это дает ему преимущество? – спросил Эйван, уставившись на трех адвокатов противной стороны. – То, что они не должны менять свои парики? Нам не надо кого-нибудь еще нанять?
– Нет, определенно нет. Я думал об этом, и так нам будет лучше. Это не дает им такого преимущества, как он думает. В некоторых процессах – да, но не в этом. Я говорил тебе, это означает, что он, или хотя бы его поверенный, обеспокоен. Он знает, что все когти – на нашей стороне, поэтому пытается произвести впечатление париками. На втором слушании самое важное, что думают присяжные. У нас будет жюри присяжных из горожан, половина которых будет на твоей стороне. Мы хотим установить некоторые вещи: во-первых, что это вопрос о намерениях твоего отца, во-вторых, что Даверак – богатый задира, а ты трудолюбивый дракон, сам себе прокладывающий дорогу, которого надули с наследством. Видишь, как это выглядит – я меняю парики и надрываюсь для тебя один, а на его стороне сидят развалясь три адвоката.
– В твоем описании это больше похоже на театр, чем на правосудие, – сказал Эйван, наполовину разочарованный.
– Так и есть, – сказал Хатор яростным шепотом. – Это и есть театр. Смотри, как я работаю с париками. Когда это не имеет значения, я меняю их так ловко, что не заметишь, но когда я начинаю путаться с ними, это для того, чтобы показать, что на тебя работает только один поверенный, а на него трое. Или чтобы сделать небольшую паузу для жюри, чтобы они подумали о том, что только что было сказано. Увидишь. Это все работает на нас.
– Я начинаю понимать, почему ты считал меня бараном из-за того, что я всего этого боялся, – сказал Эйван.
Хатор нахмурился.
– Нет, это правильно, что драконы, которые не знакомы со всем этим, питают определенное почтение к суду. Это тоже часть театра. А теперь тихо, судья собирается провозгласить.
Старый бронзовый дракон, который сидел как статуя дракона на пьедестале с тех пор, как вошел, поднес коготь к парику и поднялся на ноги.
– Мы считаем, что иск правомерен и на него следует ответить, – сказал он дрожащим шепотом и сел обратно.
– Вопрос, – немедленно вскочил на ноги адвокат Даверака в запрос-парике.
– Что такое? – вновь спросил черночешуйный судья.
– Мы хотим запросить обязывающий ордер для свидетеля Преподобного Пенна Агорнина.
– Почему? – спросил судья с тонкой нитью любопытства, украсившей его обычно скучающий тон.
– Он отказался делать заявление и давать показания, а мой клиент считает его свидетельство жизненно важным.
– Возражения? – спросил судья, глядя на Хатора и Эйвана.
Хатор поднялся, уверенно водрузив запрос-парик на голову.
– Возражений нет, но мы бы хотели получить аналогичный обязывающий ордер для Почтенных Эйнар и Селендры Агорнин, поскольку опасаемся, что их запугали и заставили отказаться от участия в иске моего клиента и от дачи показаний.
Черный судья явственно моргнул. Бронзовый слегка наклонился вперед. Ржавый не двигался.
– Кто запугал? – спросил, наконец, черный.
– Это будет установлено в ходе разбирательства, – сказал Хатор уверенно. – Ответить на этот вопрос сейчас означало бы выдвинуть необоснованные обвинения и поставить под сомнение те свидетельские показания, которые мы желаем привлечь.
Черночешуйчатый судья обменялся взглядами с двумя другими.
– Хорошо, – сказал он спустя мгновение. – Прошение удовлетворено. Все три удовлетворены. Четверо выживших детей Бона Агорнина будут собраны вместе, чтобы дать показания, или будут обвинены в неуважении к суду и подвергнуты суровому наказанию. Необходимые документы получите у писца.
– Дело будет рассмотрено двенадцатого дня месяца Глубокозимья, – сказал бронзовый судья.
Он перевел взгляд с Хатора на адвокатов Даверака, никто из которых не возражал против даты, затем кивнул писцу.
– Первое слушание распущено, – громко произнес писец. Судьи покинули зал через свою дверь. Хатор и другие адвокаты поспешили к писцу за бумагами. Эйван ждал, теперь скучая, ничуть более не страшась грозной славы правосудия.
XIII. Глубокозимье в Бенанди
48. Четвертое признание
В последний день месяца Ледозимья почту в приходский дом Бенанди доставили, как обычно, к завтраку. В этот день в почте оказалось два конверта с позолоченной кромкой, Обязывающие Ордеры для Пенна и Селендры, предписывающие им явиться в суд Ириета на двенадцатый день Глубокозимья.
Пенн, читая этот ордер, не мог унять дрожи в когтях. Величественный язык документа произвел на него должное впечатление подобно тому, как судебный церемониал произвел впечатление на его брата. «Где ты будешь говорить правду, когда спросят», прочитал он, и «будешь признан виновным в неуважении к суду и подвергнут суровому наказанию», и «принять все последствия законного решения».
Некоторое время он смотрел на ордер, пытаясь успокоиться, но, прежде чем он почувствовал, что уже может контролировать вращение глаз, заговорила Селендра.
– Я должна отправляться в Ириет! – сказала она.
Пенн посмотрел на сестру поверх своего ордера. Ее фиалковые глаза сияли. Она выглядела много счастливей, чем долгое время до того.
– Ириет! – сказала Фелин. Она никогда не была в Ириете. – Зачем?
– Не может быть, чтобы Даверак потребовал твоего присутствия, – сказал Пенн, медленно опуская документ на стол.
– Даверак? Это Эйван меня призывает, – сказала Селендра.
– О чем ты говоришь? – жалобно спросила Фелин.
Пенн попытался что-нибудь сказать, но не смог.
– Мой брат Эйван судится с Давераком, мужем Беренды, из-за того, что случилось с телом моего отца, – выпалила Селендра, все еще переполненная невинным восторгом.
Фелин вопросительно посмотрела на Пенна. Самое ужасное в этом взгляде было то, что он не содержал упрека, хотя она могла догадаться, что он знал об этом раньше.
– Все верно, – сказал он.
– Когда ты должен быть в Ириете? – спросила Фелин тоном, не допускающим увиливания. – Будешь ли ты отсутствовать в Перводень?
– Двенадцатого Глубокозимья, – выдавил Пенн. – Так что я пропущу по крайней мере один Перводень.
– Это уже скоро, – ровно сказала Фелин. – Я напишу Преподобному Хейпу, чтобы узнать, сможет ли он провести службу.
– Мы должны поговорить об этом, – сказал он, осознавая, что действительно больше не может держать Фелин в неведении относительно этого предмета.
– Тебе надо будет выехать десятого, – сказала Фелин, все еще спокойно. – Где ты остановишься в Ириете?
– Мы можем остановиться у Эйвана, – предположила Селендра. – Я всегда хотела увидеть столицу, а он сможет нам все показать – Купол, театр. Думаешь, мы сможем посмотреть какую-нибудь пьесу?
