— Ты сам из Ле-дю-Шеман? — спрашиваю я. Это идиллическое место, конечно, курортный городок, но я понимаю, что тут тоже кто-то живет.
Жак кивает.
— Я здесь родился и вырос. Уже три года помогаю папе с мамой в кафе. С тех пор, как исполнилось — как это, quatorze ans? Четырнадцать. — Он смотрит на меня через стол, его темно-синие глаза блестят. — А ты откуда? — спрашивает он.
Я отвожу взгляд и съедаю еще ложку bouillabaisse.
— Хадсонвилл. — Я вспоминаю разговор с Элоиз, но Жак вроде не проявляет ни осуждения, ни снобизма. — Город в паре часов езды к северу от Нью-Йорк-Сити. Не такой город, как ваш, — уточняю я, показывая в сторону бульвара Дю-Томп. — Другой. Как бы больше похож на пригород. — Я закусываю губу, сомневаясь, что Жак меня понял.
— Oui, пригород, — улыбается он. — Я знаю это слово.
Чуть дрожащей рукой поднимаю стакан воды.
— У тебя хороший английский, — замечаю я искренне. — Жаль, я по-французски не говорю.
Ветер над нашими головами шуршит листьями лимонного дерева. Мне кажется, будто я уже не за столом, а как бы со стороны наблюдаю за своей беседой с этим красивым французом. «Это не я, — мысли как в тумане. — Это другая Саммер. Та, что не боится». За плечом Жака виден тот стол девочек, они уставились на нас, раскрыв рты. Мне понятен их шок. Сама в шоке.
Жак опускает голову, почти смущаясь.
— Я бы хотел знать английский лучше. Мы его изучаем в школе, но нужно больше практиковаться. — Он делает паузу и водит пальцем, повторяя рисунок на скатерти. — Возможно…
— Жак! — раздается сердитый окрик.
Я моргаю и поднимаю голову. У нашего столика стоит, упершись руками в бока, красивая полноватая женщина. Лет ей примерно как моей маме, на ней передник и зеленое платье. Она отрывисто говорит что-то Жаку по-французски, а он пожимает плечами и говорит: «Pardon, мaman». Я понимаю, что это его мама. Вот тебе и поблажка от родителей! Судя по ее тону, Жак устраивает себе маленький перерыв уже не в первый раз.
— Я должен идти, — зачем-то говорит Жак и встает; мама сердито отходит. Опять его улыбка, с ямочками на щеках. — Хочешь чего-нибудь еще заказать? Сладкого?
Немного сошедший румянец возвращается с новой силой. Не зная, куда спрятать пунцовое лицо, я качаю головой и прошу счет. Задержаться здесь и заказать десерт — это все равно что испытывать удачу или, проснувшись, пытаться снова заснуть и увидеть тот же сон.
Счет мне приносит сутулый пожилой официант. Предполагаю, что Жака в наказание отправили мыть посуду или выполнять другую грязную работу. Упав духом — а чего я, глупышка, вообще-то ждала? — я переворачиваю тонкий, как папиросная бумага, листок и лезу в сумку за кошельком. И замираю.
На счете, под стоимостью bouillabaisse, несколько цифр, написанных мальчишеской рукой, и текст: «Для Саммер. Если захочешь попрактиковаться во французском или помочь мне с английским. Ж.». Сердце бьется в два раза быстрее. Нет. Я не понимаю. Это что, номер телефона? Разве мальчик — и не простой, а симпатичный официант Жак — только что дал мне свой телефон? Это сон. Я все еще сплю в гостевой комнате наверху. Да? Однако вот оно, доказательство. Изумленно смотрю на счет, потом хватаю его и дрожащими пальцами кладу в сумку. Витая в облаках, я оставляю на столе сколько-то евро — скорее всего, неправильную сумму, встаю и ухожу.
Небо совсем потемнело, и луна заливает бульвар Дю-Томп слабым светом. Я не заметила, как наступила ночь. Я бреду по улице, проигрывая в голове общение с Жаком. Его многозначительная улыбка. Его слова в записке, игривые и решительные. Я не могла ему понравиться, говорю себе. Я не нравлюсь мальчикам. Наверное, я все поняла неправильно.
А вдруг? Меня разбирает любопытство. А вдруг я все поняла правильно? А вдруг Руби права? Скорей бы ей рассказать. Я громко смеюсь. Наверное, меня сочтут странной. Я смутно осознаю, что в этот час на улице людей стало меньше, кафе и магазины закрываются. Я приближаюсь к Café des Jumelles, оно еще открыто и заполнено. Когда прохожу мимо уличных столиков, краем глаза вижу то, что заставляет меня остановиться и присмотреться.
За столом девочка с золотистыми локонами, в воздушном белом сарафане. Мое настроение, прежде радостное, теперь упало. Элоиз. Она пьет из кофейной чашки и оживленно болтает с парнем и девушкой. Присматриваюсь к ним — да это же та самая парочка, что днем целовалась у фонтана с купидонами. Странно. У мальчика бледное лицо и рыжеватые волосы, он одет в футболку Daft Punk. Он обнимает хорошенькую девочку: ярко-красная помада, темная кожа, на каштановых волосах небольшой модный начес. Девушка внимательно слушает Элоиз. По виду они больше похожи не на школьных звезд, а на творческих ребят. И это тоже странно.
Я топчусь на тротуаре, соображая, как бы побыстрее смыться, но тут Элоиз поворачивает голову. У меня все холодеет внутри. Она меня видит. Голубые глаза расширяются, лицо бледнеет. Наверное, именно в таком случае говорят: «Ты выглядишь так, будто увидел привидение». Я думаю, что сделать — помахать, подойти или сделать вид, что не заметила ее. Но я могу только стоять как вкопанная.
Лицо Элоиз становится жестким и злым, она прищуривается и плотно сжимает губы. Потом поворачивает голову и что-то шепчет парню и девушке. Они оглядываются на меня. Девочка — возможно, это и есть Колетт — изучает меня, в ее темных глазах не только любопытство, но и намек на враждебность; очевидно, она знает, что мое присутствие здесь нежелательно. А вот парень выглядит глуповато, будто сделал что-то плохое, а его застукали.
И тогда до меня доходит. Я понимаю, как было дело. Элоиз и ее друзья нарочно сегодня не пошли в Café des Roses, ведь Элоиз знала, что я могу туда прийти. И вот они здесь, в Café des Jumelles, переживают мелкую неприятность — встречу, которой так и не удалось избежать.
Мне мешает ком в горле. «Почему она меня ненавидит? — думаю я, глядя в холодные глаза Элоиз. — Что я ей сделала?» Правда, для того чтобы заслужить презрение Скай Оливейры и ее команды, я тоже ничего не сделала, если не считать моих неудач в спортзале и оставленного без внимания листка с инструкцией о том, как стать популярной. Сейчас, переминаясь с ноги на ногу на тротуаре, я вдруг теряю уверенность в себе. Я нелепа. А ведь лишь несколько секунд назад я, наоборот, была охвачена радостным волнением и даже полна надежд.
Похоже, недобрый взгляд Элоиз перечеркнул то, что случилось в Café des Roses. Какая же я дурочка! Растрепанная, не замолкающая ни на секунду американка, набросилась на свой bouillabaisse и то и дело заливалась румянцем. А Жак просто хотел позабавиться. Или получить хорошие чаевые.
Ком в горле не уходит, и на глаза — того хуже — наворачиваются слезы. Я, поспешно отвернувшись от Элоиз и ее друзей, опускаю голову и иду, все быстрее и быстрее, шлепая вьетнамками по брусчатке. Элоиз, несомненно, сейчас смеется надо мной из-за того, что я просто молчала, уставившись на них.
Я бегу вниз по бульвару, мимо закрытого бутика, мимо TABAC с его ярко-красной вывеской. Вот наконец и фонтан. Каменные купидоны со своими луками и стрелами словно хохочут надо мной. Тем не менее я подхожу к ним вплотную и сажусь на бортик фонтана.
