Вторник, 4 июля, 2:22 дня
— СУПЕР! — ИЗ КУХНИ доносятся возгласы мамы. — Лидия, ты просто супер! Правда! Спасла нас от черничного дефицита!
Что-что? Открываю глаза. Я в своей постели, зарылась во все свои пышные подушки. Жалюзи в комнате плотно закрыты. Голова побаливает, а кожу на щеках стянуло, как случается, когда долго плачешь. И что там мама тете кричит про чернику? Почему я здесь, дома, а не во Франции?
Я сажусь на постели, и ко мне возвращается память. Как у выхода на посадку ответила на звонок отца. Как одолжила у представителя авиакомпании сотовый, чтобы позвонить маме, и та почти сразу появилась в аэропорту, ужасно рассерженная на папу, но в то же время испытавшая какое-то облегчение. Как мама везла меня домой, а я сидела рядом, напряженная, и старалась сдерживать слезы. Как сразу побежала в свою комнату, где всю ночь поочередно то кипела от злости, то рыдала.
Встаю, зевая и потягиваясь. В зеркале отражаются торчащие во все стороны волосы и мятая пижама — этому я совершенно не удивляюсь. Зато удивляюсь огромной трещине во всю его длину.
Да, конечно. Вот еще одно воспоминание. Вчера я, разбирая сумку, в ярости швыряла предметы куда попало. И даже фотоаппарат тети Лидии собиралась метнуть, но, к счастью, вовремя остановилась. Вместо него с размаху бросила через всю комнату путеводитель по югу Франции. Корешок книги ударился о зеркало и расколол его.
Меня передернуло: плохая примета. Семь лет счастья не будет! Потом я вспомнила, что жизнь у меня уже и так несчастная. Так что нет смысла бояться разбитого зеркала. Я босиком подхожу к окну и, подняв жалюзи, щурюсь от яркого послеполуденного солнца. Свет заливает стены комнаты и падает на любимый постер Ренуара: две сестры, одна в белом платье, другая — в розовом, поют у фортепиано. Сегодня почему-то картина кажется мне банальной. По-детски наивной.
С захламленного письменного стола доносится жужжание мобильника. Хватаю его — вдруг отец. Но нет, сообщение от Руби, она шлет их мне все утро. Я смущенно вспоминаю настоящий град сообщений, который я вчера обрушила на лучшую подругу, едва зарядив мобильник. «Чрезвычайная ситуация!!! Застряла в Хадсонвилле! Папа = враг». И все в этом роде. Руби, как все нормальные люди, спала, но ее молчание только подогревало мой пыл. Последнее сообщение, уже на рассвете, содержало что-то вроде «Ты отстой», после чего я наконец добрела до кровати и забылась сном.
Просматриваю ответы Руби и с облегчением понимаю: она не сердится на меня за безумные сообщения. Наоборот, она, как и я, подавлена и обеспокоена тем, как проходит мое лето. «Ты перезвонила отцу??? — говорится в последнем сообщении. — Да звони прямо сейчас!!! Убеди его, что тебе НЕОБХОДИМО поехать во Францию, несмотря ни на что!»
Я киваю, соглашаясь с телефоном. «Ты права, как всегда, о мудрейшая лучшая подруга!» — отвечаю я. Надо бы на самом деле позвонить отцу, ведь разговор не окончен, еще есть вопросы. И возможно, — во мне теплится искорка надежды — я уговорю его позволить мне приехать.
Перебираю залежи на столе и нахожу распечатку папиного письма с его телефонами. Волнуясь, звоню на сотовый, но в ответ лишь безнадежные гудки. Наверное, я могу принимать международные звонки, но не совершать их.
Открываю дверь комнаты и выхожу в коридор с ковровым покрытием. Дом у нас одноэтажный, и отсюда мне слышно, как в кухне разговаривают мама и тетя Лидия. Мама говорит что-то похожее на «не рассказывай». Тетя Лидия сначала что-то бормочет, а потом я четко слышу: «Почему бы не попытаться? Уже столько времени прошло!»
Почему бы не попытаться? О чем они? Я продолжаю прислушиваться, но из крана начинает литься вода. Ну что ж. Уже хорошо, что мама чем-то занята. Я разворачиваюсь и на цыпочках захожу в ее залитую солнцем спальню, где на тумбочке стоит наш домашний телефон.
Ро, наш рыжий полосатый кот, свернулся клубком на маминой кровати и приветливо мяукает. Я не обращаю на него внимания. Ро вообще-то мой кот — подарок от мамы в знак сочувствия после развода с папой, — но маму он больше любит. Она, кстати, и придумала имя: полностью его зовут Шредингер, это в честь знаменитого физика, у которого, насколько я помню, была какая-то теория про кошек. Я хотела дать ему имя Живоглот, в честь кота в «Гарри Поттере», но всякий раз, когда я его так называла, Ро начинал на меня шипеть, и я перестала.
Я сажусь на краешек кровати на безопасном расстоянии от Ро и потной рукой беру телефон. Снова набираю папин мобильник, там сразу включается автоответчик. На записи папа что-то непонятно говорит по-французски, я пугаюсь и бросаю трубку. Тогда, осмелившись, я решаю позвонить ему домой. Вдруг он уже вернулся из Берлина, и я могу прилететь.
Домашний телефон дает гудок, другой.
— Allô?
Трубку взяла девочка с тонким мелодичным голосом. Я откашливаюсь и, волнуясь, пытаюсь вспомнить хоть что-то по-французски.
— М-м-м, bonjour. Parlez-vous… м-м-м… anglais?
[33] — запинаясь, спрашиваю я.
— Да, я говорю по-английски, — почти без акцента отвечает девочка. Ее дыхание слегка сбивается, будто она запыхалась. — Кто это звонит? — спрашивает она.
— М-м-м… Саммер, — отвечаю я. — Саммер Эверетт. Дочь Неда Эверетта. — Я кусаю губы. — Могу я поговорить с отцом? Это ведь его телефон?
На другом конце тишина, кажется, связь прервалась.
— Он в Берлине, — теперь девочка говорит отрывисто.
— Ой, до сих пор? — у меня вырывается грустный смешок; девочка молчит. — А вы что, его помощница? — продолжаю я. — Я должна была этим летом ему помогать, но…
— Я не помощница, — коротко прерывает девочка. — Мне нужно идти, опаздываю на встречу с друзьями.
По маминым часам я пытаюсь вычислить, сколько времени во Франции. Почти девять вечера. Интересно, кто она такая. Одна из друзей-художников, о которых упоминал отец? По голосу моя ровесница. Пытаюсь спросить у нее, можно ли передать сообщение, но в телефоне гудки. Она повесила трубку.
Прямо сама любезность. Я пожимаю плечами и кладу трубку на место. Уныло вглядываюсь в знакомый постер в рамке на стене: на простом белом фоне напечатана цитата: «Нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Гераклит». Знаю, что в этой фразе есть философский смысл, но не совсем понимаю какой.
Ро, наверное, чует мое отчаяние и, мягко ступая, подбирается ко мне. Хочу погладить его по голове, но он выгибает спину, мяукает и кусает за палец. И здесь облом. Я встаю и сминаю в руке папино письмо. Уже собираюсь выбросить его в мамину корзину для мусора, но в последний момент останавливаюсь. Возвращаюсь в свою комнату и бросаю ненужную бумажку на стол. Потом плетусь по коридору в кухню.
Мама с тетей Лидией все еще болтают, стоя у стола спиной ко мне. Мама режет бананы, а тетя Лидия засыпает в блендер лед.
— Что это вы делаете? — спрашиваю я, мой голос звучит не так приветливо, как мне бы хотелось.
