Сзади подъезжает машина и сигналит, я киваю Максу и вхожу в ворота. Шлепая по дорожке из каменных плит, направляюсь к Уитман-холлу. Утро прохладное, на улице свежо, июль как бы заигрывает с сентябрем. Идеально ровные зеленые газоны и здания из красного кирпича на территории кампуса яркие и будто чисто вымытые.
Прохожу через внутренний квадратный двор, студенты-жаворонки уже лежат на траве: читают, с кем-то переписываются. Другие, зевая, выходят из общежития, в руках теннисные ракетки. Летом жизнь в колледже не замирает, идут учебные и спортивные программы.
Приостанавливаюсь у Саган-холла. Там мамин кабинет, но она здесь появится только после обеда. Я вспоминаю, как приходила сюда, когда была маленькая, мечтала учиться в Хадсонвиллском колледже. Теперь же кампус будто уменьшился в размерах и знаком до мелочей, и я бы хотела поехать учиться куда-то далеко, например, в Париж, в Сорбонну, чтобы почаще общаться с папой. Однако, может, настало время пересмотреть планы. В кармане худи вибрирует телефон. Достаю его и вижу, что минуты пролетели незаметно, уже почти девять, и пришло сообщение от Руби.
«Удачи на занятиях! — пишет она. — Сейчас направляюсь в “Лучше латте”. В обед встречаюсь с Остином!!! Ура! P. S. Как идет операция “Уговорить папу”?»
Я хмурюсь и иду дальше. С самого Четвертого июля я переживаю из-за своей лучшей подруги. Но мы обе ведем себя как ни в чем не бывало. Наутро после вечеринки у Скай Руби написала, что все было великолепно, что была живая музыка и шеф-повар и что она весь вечер общалась с Остином Уилером. Я подыграла ей, написав «Вау!», будто не видела всего этого своими глазами. Потом, когда в четверг мы с Руби и Элис пошли в кино, никто ни слова не сказал о вечеринке.
Пока поднимаюсь по каменным ступеням в Уитман-холл, мои пальцы зависли над сотовым. Я хочу написать в ответ: «Что происходит? Ты правда собираешься встречаться с Остином Уилером? Ты теперь популярная?» Но вместо этого я пишу: «Тебе тоже удачи! — и добавляю: — С папой никакого прогресса». По крайней мере, это правда.
Вечером 4 июля папа прислал письмо. Сильно извинялся, что отменил все «вот так», сказал, что пока он еще очень занят в Берлине, но «совсем скоро поговорим, солнышко». Письмо я удалила.
Открываю тяжелую деревянную дверь Уитман-холла и спешу по коридору. Дойдя до аудитории 122, делаю глубокий вдох. Чувствую, что не готова к целому классу незнакомых студентов. В выходные я не общалась ни с одним человеческим существом, если не считать мамы. Руби была у отца в Коннектикуте, так что я сидела в своей комнате и читала путеводитель по югу Франции. «Почти так же хорош, как и поездка!» — обещал подзаголовок. Но глянцевые фото подсолнуховых полей и брусчатки и описания необычных кафе — наихудшее испытание для человека в моем положении.
Стараясь заглушить нервозность и мысли о Франции, я вхожу в аудиторию. Здесь пахнет не неприятно, похоже на старые пыльные книги. Столы и пол из темного дерева, большие окна выходят на студенческий городок. Совершенно не похоже на кабинеты в моей школе, с лампами дневного света и ковровым покрытием. Только бы со всем справиться.
Тети Лидии еще нет. Некоторые студенты еще подходят, другие рассаживаются по местам. Молодежь, пара человек маминого возраста, две пожилые женщины (я узнаю их, прошлым летом они частенько заходили в книжный магазин). И вдруг — мне приходится присмотреться. Там, на последнем ряду, я вижу лицо, которое знаю еще лучше: бледная кожа, короткие красные волосы, черная помада. Рен Д'Амико из моего класса. Не ожидала здесь увидеть кого-то из школы.
Я вяло машу ей, она настороженно изучает меня из-под густой челки. Рен вызывающе, откровенно странная. Она может маркером выводить слова песни на руке или посреди урока математики ляпнуть что-нибудь несуразное о путешествиях во времени. Рен и сама будто телепортировалась из другого времени (если не считать краски для волос). Она носит юбки и платья в пол, всегда читает какой-нибудь роман девятнадцатого века, не зарегистрирована ни в одной из социальных сетей, и, по слухам, даже сотового у нее нет.
Скай и ее клоны просто обожают издеваться над Рен. Прошлой весной она заболела гриппом, они придумали ей прозвище «Тифозная Ренни» и создали в инстаграме фейковый аккаунт под этим именем. Уверена, что Рен об этом так и не узнала. А если бы и узнала, то была бы скорее польщена.
Я раздумываю, не послать ли Руби сообщение: «На курсе фотографии со мной Тифозная Ренни!» Мы с Руби никогда в открытую ни над кем не издеваемся, как Скай и ее клоны, но можем иногда над кем-то посмеяться, когда мы только вдвоем и никто нас не слышит, а на публике мы как Швейцария — олицетворение нейтралитета и дипломатии. Но сейчас что-то, кажется, изменилось, будто известные мне границы сдвинулись. Я кладу мобильник обратно в карман.
Недалеко от Рен два свободных места. Я уже хочу занять то, что подальше, у прохода, но тогда будет слишком очевидно то, что я ее избегаю. Сажусь рядом с ней, но она отодвигается от меня. Надеюсь, тетя Лидия не будет слишком часто давать задания для работы с партнером.
— Добро пожаловать, начинающие фотографы! — восклицает тетя Лидия, с огромной коробкой входя в класс. Все садятся ровнее. — Я ваш преподаватель, Лидия Шапиро, — продолжает она, опуская коробку на стол перед аудиторией, — но если вы не будете называть меня Лидией, я почувствую себя такой же древней, как дагеротип. Если вам неизвестно значение этого слова, то этим летом вы его узнаете, я вам обещаю.
Она улыбается и обводит взглядом ряды студентов. Когда доходит до меня, ее улыбка становится чуть-чуть шире, и я напрягаюсь. Не надо никому знать, что я ее племянница, и думать, что набиваюсь в учительские любимчики. Особенно потому, что я понятия не имею, что такое дагеротип.
— На курс записалось четырнадцать человек, — продолжает тетя, сверяясь с листочком бумаги на коробке, — но здесь вас только тринадцать. Может, кто-то один струсил.
Класс хихикает, а я думаю: дурное предзнаменование.
— Здесь, — добавляет тетя Лидия, похлопывая по коробке, — камеры, которыми вы будете пользоваться этим летом. Я раздам их в конце занятия. — Она поднимает руки и поправляет палочки для еды, на которых держится ее пучок. Я думала, что на занятие тетя оденется более официально, но на ней футболка Rolling Stones и джинсы, будто она собирается посидеть у нас на кухне. — Для начала у меня к вам… — Она замолкает, потому что дверь класса открывается.
Тетя Лидия смотрит на стоящего в дверях.
— Здравствуйте, опоздавший, — говорит она. — Вы, должно быть, наш четырнадцатый.
Опоздавший входит в класс, мое сердце останавливается. То есть останавливается в полном смысле слова, перестает качать кровь по телу. Потому что опоздавший, четырнадцатый, студент — Хью Тайсон. Невероятно, но вот он стоит, руки в карманах, за спиной рюкзак. Выглядит как всегда: темные коротко стриженные волосы и светлые серо-зеленые глаза за очками в черной оправе. Хью здесь. Как? Почему? Разве он не должен сейчас быть в Нью-Йорк-Сити? Или, как обычно летом, помогать маме в кабинете мэра (спасибо, инстаграм!)?
