— А, я понял! — кричит Жак, поднося камеру к глазам. — Просто класс!
Когда он делает снимки, я вроде бы должна смутиться. Я вообще никогда не нравлюсь себе на фото. И предпочитаю снимать, а не сниматься. Но сейчас, здесь, когда солнечные лучи ласково гладят меня по волосам, а вокруг колышется целое море маков, я чувствую себя отважной и беззаботной и, возможно, даже… красивой.
Лицо заливает румянец. Жак опускает камеру; он изучающе, сосредоточенно смотрит на меня, отчего я краснею еще больше. Мог ли он прочитать мои мысли? Помнит ли, что сказал, когда мы сели на мопед?
— Помнишь? — вдруг кричит Жак. Он идет ко мне, заслоняя глаза от солнца. Мое сердце колотится. — Помнишь, когда мы познакомились, — продолжает он, остановившись напротив меня, — я поймал камеру на лету?
— А, да-да, — я смеюсь, убирая волосы со лба.
— Я рад, что я это сделал, — говорит он, в глазах блеск. — Похоже, она тебе нравится.
«Мне нравишься ты», — думаю я. Однако эта влюбленность совсем не похожа на мое увлечение Хью Тайсоном или кем-то до него. С Жаком есть ощущение, будто что-то может произойти, будто я могу сделать так, чтобы что-то произошло. Будто я уже не послушный пассажир, который из окна машины наблюдает за проходящей жизнью.
— Я тоже рада, что ты это сделал, — из-за стука сердца едва слышу собственный голос. — Я рада, что мы познакомились.
Жак улыбается, кусая нижнюю губу.
— Это тебе, — говорит он, отдавая мне камеру.
Когда я принимаю ее, он берет меня за руку и притягивает к себе. Я чувствую свежий пряный запах одеколона, ощущаю мягкую ткань красной футболки и вижу, что вблизи его синие глаза еще темнее, чем я думала, и у меня перехватывает дыхание, и кажется, что минуты одновременно устремились вперед и замедлили ход…
— Это тебе, — снова говорит он, наклоняет голову и целует меня.
Жак целует меня. У меня захватывает дух. Его теплые губы на моих губах, чувство незнакомое и в то же время естественное. Мой первый поцелуй. Я отвечаю поцелуем. По крайней мере, я так думаю. Кажется, я точно знаю, что делать, хотя меня никто не учил. Удивительно. Будто все годы, полные томления, надежд и фантазий привели прямиком сюда, к этому мгновению. «Ей шестнадцать, сладкий возраст, и ее никогда не целовали», — думаю я. Жак обнимает меня за талию и прижимает к груди. Мне это теперь не грозит. Успела заскочить в последний вагон.
Мы целуемся и целуемся, посреди макового поля, здесь, в Провансе, а вокруг горы и небо. Моя жизнь разделилась: до поцелуя и после поцелуя. Теперь все будет по-другому.
* * *
Спустя четыре дня после Поцелуя, в день моего шестнадцатилетия, я просыпаюсь в прекрасном настроении. Потягиваюсь на узкой кровати и чувствую себя отдохнувшей, проблемы из-за разницы в часовых поясах наконец побеждены. Свет, падающий через окно, серый и тусклый. Жак сказал мне, что в Провансе дождь идет раза два за лето. Наверное, сегодня такой редкий случай. Сегодня, в день моего рождения. Я сажусь на кровати, свесив загорелые ноги. Интересно, который час? Вчера я легла поздно, потому что мы с Жаком гуляли под луной по бульвару Дю-Томп. Официально мне исполняется шестнадцать в 12:02 дня. Возможно, это уже произошло.
Глядя в разбитое зеркало, пытаюсь понять, изменилась ли я. Да, изменения есть! Пряди волос выгорели на солнце, на щеках легкий румянец оттого, что я много времени провожу на воздухе. Замечаю, что даже в пижамных штанах и бесформенной футболке видны изгибы. Спасибо, конечно, здешней вкусной еде, например, pain au chocolat от Бернис или блинам с нутеллой и сахарной пудрой — их мы с Жаком ели во время вчерашней прогулки. Я снова улыбаюсь.
Я касаюсь пальцами губ и понимаю: я изменилась и в том, что не видно глазу. Я целовалась. Я почувствовала, каково это — провести рукой по густым темным волосам мальчика. Я знаю, каково это — стоять с этим мальчиком у фонтана с купидонами (на том же месте, где я видела целующихся Колетт и Томаса целых сто лет назад и думала, что они с другой планеты) и чувствовать на губах его губы. Словно выучила новый язык, правда, говорю пока не очень бегло.
С сильно бьющимся сердцем я отворачиваюсь от зеркала и выхожу в коридор. Комната Элоиз закрыта, и я крадусь на цыпочках. Не стоит будить монстра. В последнее время я так мало бываю дома, что с вечера Дня взятия Бастилии ни разу не встретилась с Элоиз. Мы с Жаком тогда пошли смотреть фейерверк на бульваре Дю-Томп, где уже собралась целая толпа веселых зрителей. Я и сама после событий того дня светилась, как фейерверк. Мы повстречали школьных друзей Жака — с растрепанными волосами, в джинсах и в кроссовках без шнурков, эти добродушные ребята вполне могли сойти за членов французской эмо-группы. Они встретили меня непринужденными улыбками и поцелуями в щеку, приняв компанию незнакомой американки как должное.
Когда начался фейерверк, я огляделась вокруг и решила, что было бы замечательно сфотографировать восторженные лица зрителей. Подняла камеру к глазам и через объектив увидела Элоиз. Она стояла с Колетт, Томасом и другими ребятами — наверное, друзьями из художественной школы — в нескольких метрах от нас и снимала на телефон. Я напряглась: одновременно ждала и боялась, что она оглянется и увидит здесь меня вместе с Жаком. Но она смотрела только на небо и, захваченная врасплох, в эту минуту выглядела беззаботной и радостной, почти как ребенок. Другая Элоиз. Я почувствовала растерянность… и еще что-то. Нежность? Я вдруг будто бы поняла ее. Но было как-то странно. Все же из желания поймать этот удивительный момент я украдкой сняла ее.
Сейчас я иду в ванную, чтобы принять душ, и надеюсь, что мне и дальше удастся избегать Элоиз. Сегодня я встречаюсь с Жаком в Café des Roses: он пообещал, что сам приготовит для меня обед. Я заказала bouillabaisse и именинный торт.
Я не соблюдаю больше мои утренние ритуалы: последние несколько дней не забегала в булочную, не проводила время в папиной студии и не забиралась, подобно крабу, в свою комнату читать путеводитель. Напротив, я исследовала окрестности — ездила в те места, о которых читала.
Жак выпросил у родителей выходной, и в субботу мы на мопеде поехали в Авиньон. Сходили в Папский дворец, и я увидела знаменитый каменный мост недалеко от Авиньона, тот самый, из детской песенки
[49], которую мне папа пел в детстве: Sur le pont d'Avignon on y danse. Я исполнила ее для Жака, чуть смущаясь, а он засмеялся и сказал, что я très adorable
[50]. И поцеловал меня. Мое легкое смущение того стоило.
Недалеко от Сен-Реми-де-Прованс мы расположились посреди подсолнухового поля и устроили пикник — ели хлеб, сыр и фрукты. Потом поехали в Арль, залитый солнцем город, где жил и работал Ван Гог. Там мы пили кофе — я брала горячий шоколад — в милом желтом кафе, названном в честь художника, и Жак добродушно закатывал глаза, потому что «там все для туристов», а мне было все равно. Я была слишком занята — фотографировала.
