Мама пожимает плечами и паркуется.
— Просто я осознала, что… ну, понимаешь… ведь ты не всегда будешь здесь жить. Однажды, поступив в университет, уедешь. — В ее голосе грустные нотки. Она хочет взять меня за руку, но я отодвигаюсь от нее к двери машины. — Я подумала, что мне не повредят… перемены. — Мама робко улыбается. — Как любит напоминать твоя тетя, я уже давно в разводе.
Я смотрю на темный дом. Итак, если бы я уехала во Францию, маме не грозило бы одиночество. Мне бы радоваться за нее, но… не получается.
— Макс тоже разведен, — продолжает мама. — У нас много общего: он любит читать, нам обоим нравится классическая музыка. Мы будто… открыли для себя друг друга.
— Фу, мам, — мычу я. Наклонившись вперед, закрываю лицо руками. — Не надо, пожалуйста.
Макс и вправду выглядит неплохо для ровесника моих родителей. И тем не менее фу.
— Саммер, ты принимаешь это слишком близко к сердцу, — вздыхает мама.
— А что если все закончится свадьбой? — выкрикиваю я, глядя прямо на маму и давая волю фантазии. — Что если родится ребенок? Тогда у меня появится полубрат или полусестра, а это уже вообще что-то невообразимое…
Мамино лицо становится суровым.
— Хватит этих «а что если»! — перебивает она более резким голосом. — Поговорим об этом подробнее в другой раз. Почему бы тебе не пойти в дом, отдохнуть? Надеюсь, вернусь не поздно.
У меня внутри все обрывается.
— Я не думала, что ты поедешь в Олбани прямо сейчас, — говорю я кисло. Бросаю взгляд на дом. Ро в окне, свернувшись клубочком, сощурил глаза и явно не в настроении. Краем уха слышу, как мама говорит, что сначала поедет к Максу и оставит свою машину там, а оттуда он отвезет их в Олбани…
— А можешь отвезти меня в «Лучше латте»? — перебиваю я.
В это время Руби еще на работе. Она единственный человек, которого мне сейчас хочется видеть, даже несмотря на некоторую натянутость в отношениях. Остается только надеяться, что Остина — и Скай — там не окажется.
Сначала мама собирается возразить, но, к счастью, сжимает губы и трогается с места. Мы молчим, пока она разворачивает машину, проносится по нашей улице, потом по Оленьему холму. Она едет быстрее обычного.
Насколько я знаю, с самого развода мама ни с кем не встречалась. И меня, как бы эгоистично это ни прозвучало, все устраивало: безопасно и стабильно, мама всегда рядом. Я думала, что папа тоже ни с кем не встречался. И возможно, во мне теплилась малюсенькая, по-детски наивная надежда на то, что они с мамой однажды снова сойдутся. Или, по крайней мере, оба по разные стороны Атлантического океана останутся одинокими. Это было бы… справедливо.
— Послушай, Саммер, — говорит мама, когда мы оказываемся у «Лучше латте». Уже взявшись за ручку двери, я оборачиваюсь к ней. — Ты еще многого… не понимаешь. — Она снова откашливается. — Я не про Макса, а… ну, ты знаешь.
— Нет, мам, я не знаю, — огрызаюсь я в ответ, распахивая дверь. Меня накрывает дежавю: я вспоминаю нашу ссору перед тем, как я уехала в аэропорт. Такое чувство, будто мы с мамой все топчемся и топчемся на одном месте. Схватив рюкзак, я пулей выскакиваю из машины.
— Саммер! — кричит она мне вслед, но я уже несусь по тротуару к кафе.
— Саммер, — приветствует меня Руби, будто мамино эхо. Стоя за прилавком, она поднимает взгляд от сообщений в телефоне.
Кроме Руби и еще одного бариста, в «Лучше латте» никого. Уже почти сумерки, время ужина, так что люди идут или в паб Пи-Джея, или в «Сычуаньскую кухню», или, если хотят чего-то более изысканного, в «Оролоджио». А некоторые и вовсе сидят дома и готовят детям мясной рулет. Кофе никто не покупает. Здесь приятно пахнет ванилью и кофейными зернами, но пусто и настроение меланхолическое. Или это у меня одной такое.
— Что случилось? — спрашивает Руби, пока я бреду к ней. С глухим стуком уронив рюкзак на пол, я кладу локти на прилавок.
— Так сразу и не расскажешь, — вздыхаю я.
— Полчаса хватит? — спрашивает Руби и убирает мобильный в карман коричневого фартука. — За мной приедет Остин, потому что — представляешь, как это романтично? — он хочет заранее спланировать празднование нашего двухнедельного юбилея. — Она широко улыбается.
Я бы, может, и улыбнулась в ответ, если бы не эта дурацкая фраза — «двухнедельный юбилей».
— Так… — Руби кивает в сторону кофемашины. — Хочешь чего-нибудь? Мокко со льдом?
Я мотаю головой.
— Специальное предложение ко Дню Бастилии? — Она жестом указывает на меловую доску.
— А что там? — интересуюсь я, мгновенно отвлекаясь от мрачных мыслей, и читаю написанные голубым, белым и красным мелом слова:
«Специальное предложение ко Дню взятия Бастилии! Кофе со вкусом французской ванили, со льдом и взбитыми сливками, политый черничным и малиновым сиропом. О-ла-ла!»
— Четырнадцатое июля — День независимости во Франции, — механически начинает Руби, она явно объясняла это сегодня многим покупателям, но вдруг замечает мое убитое выражение лица. — Господи, Саммер. — Она хлопает себя по лбу, плетеные браслеты скользят по руке. — Прости, пожалуйста. Тебе сейчас, наверное, ничего французского не хочется.
— А знаешь что? — Я пожимаю плечами. Во мне просыпается какое-то безрассудство. — Именно это и закажу. Звучит противно, но меня и так уже тошнит, почему бы не добавить?
— Э-э, ладно, — обеспокоенно говорит Руби и берет пластиковый стакан.
— Эй, Руби, — второй бариста окликает ее с другого конца прилавка. Это бородатый парень, тот, что в понедельник подслушивал наш разговор. — Давай я сделаю, а ты иди, расслабься с подружкой. Серьезно. У меня в Candy Crush все жизни кончились, надо хоть чем-нибудь заняться. — Грустно взмахнув мобильником, он подходит и берет у Руби стакан.
— Правда? Спасибо тебе, Брайан! — горячо благодарит она, темно-карие глаза победно блестят. Руби, конечно, не влюблена в Брайана, но ничего не может с собой поделать: флирт с парнями для нее неотъемлемая часть жизни.
Брайан любезно берется за приготовление напитка, а Руби, поднырнув под прилавок, усаживается вместе со мной за столик в нише.
— Ну, рассказывай, — приказывает Руби. Протянув руку ко мне, она сжимает мою кисть.
Мы так давно не разговаривали наедине (ну, если не считать бариста Брайана), подруга такая родная, и рядом с ней так комфортно, что у меня на глаза сразу наворачиваются слезы. Стараясь не разрыдаться, я рассказываю ей о маме с Максом.
— Только у меня одной нет летнего романа, — заключаю я и вытираю нос рукавом кардигана. Очень привлекательно.
Брайан приносит и ставит передо мной напиток, предложенный в честь Дня взятия Бастилии. Выглядит он чудовищно: колышущееся сооружение из взбитых сливок и сиропа. Бариста, заметив мое шмыганье носом, поспешно удаляется обратно за прилавок.
