— Надо же, — бормочет Руби. — Твоя мама ходит на свидания? — Подняв со стола запечатанную соломинку, которую Брайан положил рядом с моим напитком, она начинает крутить ее в руках. А потом добавляет: — Молодец!
Я в шоке и не знаю, что ответить. «У-у, бедняжка!» — надеялась услышать я. Или: «Как ужасно, безумие какое-то!» Или: «Давай проведем выходные у меня, чтобы тебе двое суток не встречаться с мамой». А тут — «Молодец!»
— Что-что? — наконец вырывается у меня.
— Я говорю, она молодец, — повторяет Руби, вздернув подбородок. — Вот бы и моя мама с кем-нибудь встречалась. А она постоянно работает и переживает за нас с Раджем. А папа, между прочим, уже целый год женат!
— Да-а, но только… — Я протягиваю через стол руку, чтобы вырвать соломинку у лучшей подруги. Разорвав бумагу, опускаю соломинку в стакан. — Это твоя семья. У меня по-другому. Наши семьи, Руби, разбиты по-разному.
— Ладно, — говорит Руби и поднимает руки так, будто я на нее нападаю. — Слушай, я знаю, что вы с мамой близки. Ну прямо как «Девочки Гилмор»…
— Я бы так не сказала, — протестую я, хотя мне и приятно.
— Ой, да ладно, — продолжает Руби, проведя рукой по черным блестящим волосам. — Эти ваши посиделки под звездами, вечерние перекусы, увлекательные разговоры об открытом космосе и тому подобное? — Руби замолкает и глядит на меня в упор. Я впервые понимаю, что она, возможно, завидует нам с мамой. — Но надо иногда давать людям немного свободы.
Мое лицо горит. Руби имеет в виду не только маму, так ведь? Избегая ее взгляда, я перевожу глаза на стакан с напитком. Интересный был бы кадр, пара к фотографии мокко со льдом. Я вдруг осознаю, как много Руби обо мне не знает! Не знает, что сегодня я была на фотовыставке в Нью-Йорке вместе с Хью и Рен. В понедельник здесь же, в «Лучше латте», я пыталась защитить Рен от нападок Скай. А ведь это было до того, как я узнала Рен.
Я пальцем рисую круг на деревянном столе. Вдруг появляется противное желание сказать колкость или даже как-то обидеть Руби.
— Наверное, надо было довериться кому-нибудь другому, — говорю я тихо. — Может, Рен Д'Амико. Та бы поняла меня лучше.
А ведь это, пожалуй, правда, думаю я. Руби хмурится:
— А при чем здесь Рен Д'Амико?
— Ну… — во мне снова шевелится безрассудство, — твой кумир, Скай, конечно, против, но Рен классная, понятно? — Я уже почти кричу, и бариста Брайан, наверное, слышит, но мне все равно. Теперь я выложу все до конца, все то, что накопилось между мной и Руби за последние десять дней. — Сомневаюсь, что Рен бросила бы лучшую подругу, — продолжаю я, закипая. — Она не оставляла бы без ответа ее сообщения, не отказывалась бы проводить с ней время, чтобы вместо этого подлизаться к популярным…
— Так вот что ты обо мне думаешь, — перебивает Руби. Лицо ее потемнело, став почти таким же фиолетовым, как ее милый сарафан под фартуком. — Я тебя не бросаю! — продолжает она срывающимся голосом. — Да, я много времени провожу с Остином…
— Хватит притворяться, — с усилием говорю я. — Дело не только в этом.
У Руби отвисает челюсть. Я вся дрожу. Вот почему мы с ней раньше не ссорились: я всегда уступала ей. Она права, а я нет. Разногласия не замечались. На них ставился крест. Но это было раньше. Уголки рта у Руби опускаются, она некоторое время молчит.
— Я просто хотела… перемен, — бормочет она. — Ты даже не должна была…
Она замолкает на полуслове, как и в прошлый раз. На тех же словах. «Ты даже не должна была…» По моей спине пробегает холодок.
— Продолжай, — требую я, глядя прямо ей в лицо и обхватив себя руками. — Закончи предложение.
— Ты даже не должна была остаться здесь этим летом, — выдыхает она сквозь стиснутые зубы. Она опускает взгляд в стол и подпирает лоб ладонью. — Ты должна была улететь во Францию.
Я резко откидываюсь на спинку дивана в кабинке, будто меня покинули последние силы. Я испытала почти что облегчение, услышав, узнав.
— Я подумала, что… это на пользу, — продолжает Руби скороговоркой, все еще опустив лицо, — расстаться на какое-то время. Мы же всегда вместе, замкнулись в своем мирке. — В поднятых на меня глазах стоят слезы. — Хотела посмотреть, как будет в разлуке. Знала, что тебе не понравится, — добавляет она, ударив ладонью по столу. — Я знала, что ты закатишь глаза, если я скажу, что мне нравится Остин и я хочу с ним встречаться. Знала, что ты надуешься, если я скажу, что Скай не такая уж плохая…
— Хуже нее нет, — бормочу я.
— Вот видишь? — восклицает Руби и качает головой. — Поэтому я и пригласила к Скай на вечеринку Элис, я знала, что она проще к этому отнесется.
Я медленно киваю, в горле ком. Теперь понятно, почему Руби так хотела, чтобы я уехала во Францию, почему так расстроилась, когда папа все отменил. Она переживала не за мое лето, а за свое.
— Теперь понятно, — говорю я, глядя через стол на Руби, будто сквозь пелену. — Моя поездка во Францию была для тебя возможностью. Освободиться от меня.
Руби промокает глаза:
— Саммер, не надо так говорить…
— Не волнуйся, — перебиваю я. Тон у меня холодный, что мне совершенно несвойственно. — Я больше тебя не удерживаю.
В кармане ее фартука вибрирует телефон. Она достает его и смотрит на экран. Потом поднимает на меня глаза, ее нижняя губа дрожит.
— Это Остин, — сообщает Руби сдавленно. — Ждет меня на улице. Мне пора.
— Иди, — говорю я.
«Иди» — так сказала Руби, когда мы подъехали к аэропорту. Дрожа всем телом, несмотря на кардиган, надетый поверх старого сарафана Руби, я наблюдаю, как она поднимается, снимает фартук и, поднырнув под прилавок, оказывается возле Брайана, который усиленно делает вид, что занят телефоном. Я смотрю в окно на улицу. Уже темнеет. Остин ждет в своем синем кабриолете. Не один: на заднем сиденье Скай и ее парень, Генджи Танака. Подняв руки вверх, они танцуют под песню, которая доносится из приемника. Идеальная летняя картинка.
— Желаю хорошо провести время с новыми друзьями, — ехидно говорю я, когда Руби с сумочкой выходит из-за прилавка. Я веду себя мелко, ничтожно, но почему-то это придает мне сил, будто я — это сразу два человека.
— И тебе с твоими тоже, — отвечает Руби не менее язвительно, хотя ее щеки мокрые от слез. У меня лицо тоже мокрое, и слезы все еще бегут к подбородку.
Руби поворачивается и выходит из кафе. Впервые за десять лет мы с ней расстались, не сказав «Люблю тебя дважды». И тишина звенит в ушах, как комар. Не двигаясь, я сижу в пустом кафе, в спину дует кондиционер. Из телефона Брайана доносится дребезжащая мелодия игры. На столе нетронутое специальное предложение ко Дню Бастилии, по стакану текут взбитые сливки. Я наклоняюсь и делаю глоток. Вкус ужасный. Слишком сладко и очень горько. Будто мою беду перегнали в жидкую форму. Отодвигаю напиток. Вот тебе и День взятия Бастилии.
