— Смотри-ка, — со смехом говорит мама, подойдя поближе.
Она ставит кружку с кофе на пол и садится на кровать так, что Ро оказывается между нами. В ее глазах сочувствие, и я застываю. Надеюсь, она не рассчитывает на откровенный разговор. В душе у меня сейчас все перепуталось и смешалось, она полна обид и сомнений. Но мама не поднимает тему, которая нависла над нами, как тень.
— Ну как ты, пойдешь на занятия?
Точно. У меня через час занятия по фотографии. Потому-то я накануне и поставила будильник на автомате перед тем, как забраться с заплаканными глазами в постель.
Мой взгляд падает на пол, там лежит полураскрытый рюкзак, из которого выглядывает камера Nikon. Я вдруг понимаю, насколько мне нравится заниматься фотографией: обрезать в фотошопе, проявлять пленку в темной комнате, изучать историю фотосъемки — все это приносит мне радость. Я чувствую приятный трепет, вспомнив слова тети Лидии о том, что я ее лучший студент. От этого хочется прикладывать на занятиях еще больше усилий.
Тем не менее я даже представить не могу, как появлюсь в студенческом городке. Как помашу Максу, будто ему не пришлось стать свидетелем драмы в «Оролоджио». Как сяду рядом с Рен, которой я еще не готова рассказать что-то настолько важное. Как увижу пустой стол Хью, одновременно мечтая и не желая, чтобы он был в классе, а не с родителями в Ди-Си. И конечно, как встречусь с тетей, которая первой расколола скорлупку папиной тайны и добралась до правды.
— Нет, — хрипло отвечаю я. — Думаю, мне надо денек отдохнуть.
Я жду, что сейчас мама начнет поучать меня о том, как важна ответственность. Мне разрешается пропускать школу, если только я по-настоящему заболела. Но мама понимающе кивает.
— Я и сама подумываю отменить дневные занятия, — говорит она, зевая. — Ну, чтобы поспать. — Она гладит Ро по голове и смотрит на меня, чуть улыбаясь. — Или ты хочешь чем-нибудь заняться? Может, кино посмотрим?
Я отрицательно качаю головой. Неужели мама считает, что все будет как прежде? Как нам жить дальше теперь, когда я обо всем узнала? Меня вдруг охватывает возбуждение, как будто зуд от комариного укуса распространяется по всему телу. Мне хочется соскочить с кровати и рвануть отсюда. Скрыться. Впрочем, куда я отправлюсь? В Нью-Йорк-Сити, где можно затеряться среди безымянной толпы? А, знаю. Я могла бы поехать во Францию. У меня вырывается короткий, немного нервный смешок. Мама хмурится. Прежде чем ей удается узнать, что вызвало мой беспричинный смех, на захламленном столе начинает звонить мобильный.
— Кто бы это мог быть, — ворчу я, торопливо вставая с кровати. Одно короткое мгновение я позволяю себе помечтать о том, что это Хью. Но если вернуться в реальность, то это, скорее всего, тетя Лидия звонит узнать, как я.
Я беру телефон со стола, и от увиденного на экране у меня перехватывает дыхание. «НЕИЗВЕСТНЫЙ». Точь-в-точь как в аэропорту несколько недель назад. Я сразу понимаю, что опять звонит папа. И я опять отвечаю.
Раздается треск, звук соединения линий через океаны.
— Алло? — говорю я, крепко прижимая сотовый к уху.
Мама и Ро наблюдают за мной с кровати.
— Саммер? — говорит папа, его голос хриплый и прерывистый, будто он тоже ночь не спал. — Хорошо, что я тебя застал.
Почему? Мое сердце колотится в бешеном темпе. Он знает, что я знаю о… нем и о них? Или он в полном неведении и просто звонит, чтобы с опозданием поздравить свое солнышко с днем рождения?
— Солнышко, — продолжает папа, заметно волнуясь. Слышен звук зажигалки и выдох. Я понимаю, что отец курит. Даже не знала, что он курит. Наверное, это очень по-французски. — Как я понимаю, ты узнала, что… я… все эти годы кое-что скрывал от тебя.
Ах вот как он об этом говорит? Во мне вспыхивает злость. Не правда ли, папа — художник до мозга костей? Замять факты, завернуть пустоту в красивый фантик. На ум приходит слово «аферист». Оно ему подходит. Подходит больше, чем все предыдущие эпитеты, придуманные для великого Неда Эверетта.
— Откуда… ты узнал? — спрашиваю я сквозь зубы. И смотрю на маму. Она смущенно наблюдает за мной.
— Мне позвонила мама несколько часов назад, — объясняет отец. Интересно, сколько сейчас во Франции времени? Но я слишком расстроена для того, чтобы посчитать. — И я набирался смелости позвонить тебе, солнышко, — признается он с коротким смешком, как будто речь идет о забавном недоразумении.
— Я выйду пока, — шепчет мама, поднимаясь с Ро на руках.
Я смотрю на нее и беззвучно прошу остаться, но она быстро выходит из моей комнаты, а потом я слышу, как закрывается дверь маминой спальни.
— Я не из храброго десятка, — продолжает папа на другом конце. — Поэтому я и попросил тебя не прилетать во Францию, понимаешь? — Он глубоко вздыхает. — Ну, то есть я на самом деле был в Берлине, когда позвонил тебе в аэропорт. Сейчас я вернулся во Францию. — Он говорит бессвязно. — Но дело в том, что я тогда испугался. Понял, что, наверное, еще не пришло время тебе об этом рассказать. Запаниковал. — Он делает паузу. — Прости.
У меня голова идет кругом. Он просит прощения за внезапную отмену поездки? Или за… все? Я чувствую, что он наконец-то честен и открыт. Но достаточно ли этого? Нет. Недостаточно. «Прости» не сотрет тяжести от осознания горькой правды. «Прости» не сможет изменить тот факт, что Fille не я и никогда не была мной.
— Мне пора идти, — выпаливаю я. Такое чувство, будто я задыхаюсь. Кондиционер превратил мою комнату в морозильник. Здесь можно замерзнуть насмерть в середине лета. — Больше не могу разговаривать, — говорю я отцу.
— Саммер, ну пожалуйста, — умоляет он. — Не вешай трубку. Нам нужно общаться. До сих пор мы не общались. В этом-то и проблема…
— Нет, — огрызаюсь я, дрожа всем телом. Раньше никогда не грубила отцу, но сейчас, кажется, нет правил. — Проблема в том, что ты лгал и изменял.
Папа молчит, и я гадаю, что он будет делать — отругает меня за неуважение или первым повесит трубку. Хорошо, если повесит. Но вместо этого он бормочет:
— Все-таки лучше было бы по скайпу. Мы бы видели друг друга. И ты могла бы даже… — он откашливается, — если хочешь, конечно… увидеть Элоиз. И Вивьен. Все стало бы более… реальным.
К горлу подкатывает тошнота. Вивьен. Значит, так зовут ту женщину, художницу из Парижа. А Элоиз, конечно… она. Та, мысли о которой я гнала прочь. Даже знать не хочу, как она выглядит. Обрывки изображений — светлые кудряшки и голубые глаза — проносятся в голове, как мозаика из фрагментов картины.
Все. Хватит. Я мысленно закрываюсь от отца.
— Я не хочу, чтобы это было реальным, — говорю я ему. И сразу же, не успев раздумать и не дав ему что-либо ответить, прерываю вызов.
Я стою у письменного стола, не могу отдышаться. Смотрю на телефон в дрожащих руках. Жаль, что я ответила на звонок. Что было бы, не ответь я на его звонок тогда, в аэропорту? Наверное, полетела бы во Францию и столкнулась бы со всем тем, что пытаюсь вытолкнуть из сознания сейчас. Но так или иначе, правда меня догнала.
