Мы обе липкие от пота, и я — как заметила Руби — все еще очень злюсь на нее. Но как же хорошо схватиться за кого-то, чтобы удержаться и не уплыть далеко вверх, в пространство.
— И как теперь? — спрашивает Руби, отстраняясь от меня, в ее голосе дрожь. — Что будет с тобой, с мамой, с… — Она замолкает. Обычно Руби сразу говорит, что мне делать. Сейчас же она, похоже, растеряна не меньше меня.
— Понятия не имею. — Я вздыхаю. Не могу представить себе будущее. Живу одной минутой. — Похоже, что та жизнь, которая мне знакома, она… окончена, наверное. — Так излишне драматично обычно выражается Руби, но в моем случае, кажется, именно это и следует сказать.
— Даже не могу себе это представить, — бормочет Руби, качая головой. — Все время… все время… пока мы… росли? — Я киваю, разделяя ее изумление. — Но твой… папа, — запинается она, — он всегда такой приятный.
Я пожимаю плечами и чешу свой комариный укус.
— Не все то, чем кажется, — эхом повторяю я сказанные однажды мамой слова. Но глубоко внутри у меня есть крупица желания верить, что папа — человек неплохой.
Руби снова качает головой, она все еще потрясена.
— Жалко, что ты раньше мне не рассказала, — бормочет она. — Ты могла бы сразу же написать мне! И прямо из «Оролоджио» приехать ко мне!
Я вспоминаю пустоту, которую ощущала внутри себя накануне, когда тщетно искала на небе звезды.
— Думаю, мне надо было побыть одной, — отвечаю я, впиваясь пальцами в бутылку с водой. — Кроме того… — Внутри все напрягается. — Наши отношения дали трещину.
Лицо Руби мрачнеет, она кивает, теребя плетеные браслеты.
— Это правда.
Я хватаюсь за собственный одинокий браслет.
— Кстати, я слышала, что и ты на днях была в «Оролоджио», — говорю я. — С Остином, Скай и Генджи. — Во мне больше нет ядовитого чувства, в основном облегчение от того, что можно на время забыть об отце.
Руби смотрит на меня, подняв брови.
— Инстаграм?
Я отрицательно качаю головой.
— Джерри.
— А-а.
— Что, двухнедельный юбилей? — спрашиваю я, отламывая корочку хлеба от своего бутерброда. — С какого времени ведете отсчет? — В глубине души я давно хотела об этом узнать.
Руби опять крутит браслеты вокруг запястья.
— С вечеринки у Скай в честь Четвертого июля. — Она замолкает, а потом начинает говорить быстро-быстро. — Ужин должен был состояться восемнадцатого. Но я попросила Остина сделать на день раньше. Я даже не знала, будешь ли ты там на свой день рождения, но понимала, что нам не стоит идти туда в тот же вечер. — Она нерешительно улыбается. — Ведь это твое место, ты же знаешь.
В горле ком, будто я сейчас расплачусь. Но не знаю, смогу ли: я уже, наверное, выплакала все слезы на год вперед.
— И здесь тоже было наше место, — замечаю я, обводя рукой парк. Дети уже не играют в салочки, они залезли на сцену-раковину и танцуют. — Помнишь?
— Конечно, — бормочет Руби. На ее нижних ресницах застыли слезы. Подводка сейчас потечет. — Ах, Саммер. Прости, пожалуйста.
— Ну что ты, — отвечаю я. — Не ты же велела моему отцу пойти и создать тайную семью. — Это полушутка, как будто за ужасом ситуации я вижу ее нелепость. Может, и вижу. Или увижу когда-нибудь.
Руби грустно улыбается, размазывая по щекам слезы и подводку.
— Я не об этом. Мне неловко за… знаешь за что? За ту пятницу. В «Лучше латте».
Конечно, знаю. Я дергаю за травинку.
— Ты говорила откровенно, — бормочу я. Теперь откровенность я ценю высоко, хоть иногда она и приносит боль.
— Да я… просто сорвалась. — Руби хмурится. Дети смеются чему-то на сцене-раковине. — Придумала себе план на лето…
— Я тоже, — напоминаю я. Сердце сжимается. — Мы обе думали, что я буду во Франции, и строили планы с учетом этого.
Шмыгая носом, Руби кивает. Рядом жужжит муха, и я отмахиваюсь от нее рукой.
— Однако, — добавляю я, — твое лето идет по плану. — Я просто констатирую факт, ни тени злопамятности. — Лето, чтобы влюбиться.
Вдруг, без видимой причины, мои мысли переключаются на Хью. Румянец заливает мне щеки. Руби ничего не замечает.
— Лето любви, — эхом откликается Руби и издает короткий смешок. — Неизвестно даже, дотянем ли мы с Остином до августа! — Она закатывает глаза.
— Серьезно? — интересуюсь я, отважно борясь с тайной радостью от этого признания. Взяв бутерброд, я откусываю от него.
Дети спрыгивают со сцены-раковины и гурьбой несутся к мороженщику. Пожав плечами, Руби тоже берется за бутерброд.
— Он милый, но иногда какой-то туповатый. Не уверена, что мы так уж подходим друг другу. Может, — бубнит она с набитым индейкой ртом, — ты права.
Я едва не давлюсь куском авокадо.
— Я права? — У меня вырывается то ли кашель, то ли смех. — Не ты?
Руби смущенно улыбается. Меня подмывает спросить ее о Скай — права ли я также и на ее счет, но я решаю не рисковать.
— Ну-ка, постройтесь в очередь, — доносится до нас. Это задерганный продавец мороженого пытается разобраться со столпившимися вокруг детьми.
Доедая остатки бутерброда, я набираюсь смелости, чтобы сказать то, что планировала.
— Ты тоже кое в чем была права, — говорю я Руби, которая теперь смотрит на меня. — Наверное, это… нам на пользу. Не проводить каждую минуту вместе. — Мне тяжело в этом признаваться. Но я вспоминаю ощущение свободы, которое испытала, когда в поезде болтала с Рен. Когда отправилась во «Вторую жизнь». Нырнула в водоем. И все это без Руби.
«Ты даже не должна была быть здесь», — сказала мне Руби. А может, она перепутала? Может, я должна была быть здесь. Может, все это было не просто так. Может, мне нужно было оказаться не во Франции, а в Хадсонвилле. Руби кивает, ее нижняя губа дрожит.
— По-моему, нам стоило сделать паузу, — осторожно говорит она. — Но я бы ни за что не хотела, чтобы мы перестали дружить.
Прямо гора с плеч. Я смотрю на голубое небо, припорошенное облаками.
— Ну, — говорю я, размышляя вслух, — наверное, мы как сиамские близнецы, понимаешь? Даже после операции по разделению они все равно остаются близнецами.
Руби прыскает со смеху и кидает в меня скомканной фольгой от бутерброда.
— Ты предлагаешь операцию?
Я пожимаю плечами, впервые со вчерашнего вечера широко улыбаясь.
— А что, неплохая мысль.
— У меня другая мысль, — говорит Руби, надевая шляпу. Кивком головы она показывает на мороженщика, возле которого все еще толпятся дети. — Десерт?
— Десерт, — соглашаюсь я. Мы поднимаемся и идем по траве.
