— Подожди, не вешай трубку, — говорит Элоиз мне, потом обращается к нему. — Да, это Саммер. — Наверное, между собой они общаются по-английски. Вот почему она так свободно говорит. — Хорошо, — с неохотой говорит ему Элоиз. Потом обращается ко мне: — Он хочет поговорить с тобой.
Я киваю, будто она меня видит, и распрямляю спину.
— Не покажется… — Элоиз колеблется, явно ломая над чем-то голову, но потом все же выпаливает свой вопрос. — Не покажется ли тебе странным, если я добавлю тебя в инстаграме?
Мои брови ползут вверх. Я не ожидала такого вопроса. Но, опять же, я ничего этого не ожидала.
— Это было бы странно, — отвечаю я. — Но и все остальное тоже странно.
И я смеюсь — просто ничего не могу с собой поделать. И Элоиз тоже смеется. И нет более подходящей реакции на этот абсурд, чем смех. Никогда бы не подумала, что буду сидеть здесь, на маминой постели, и болтать с девочкой из Франции, которая совершенно случайно оказывается… Моей полусестрой.
Я наконец позволяю этой мысли завладеть сознанием. Теперь можно выдохнуть. Не уверена, что принимаю эту мысль, но хотя бы могу прокручивать ее в голове. Полусестра. Все-таки Элоиз мне не чужая. Моя полусестра. Сестра-призрак. Только она теперь не такая уж и призрачная.
— Пока, Саммер, — говорит Элоиз.
— Au revoir, — отзываюсь я. И мне кажется, будто это в каком-то смысле только начало разговора. Нам нужно задать друг другу еще столько вопросов.
Элоиз передает трубку отцу. И уже через секунду он на связи.
— Привет, — начинает он, в голосе облегчение и усталость. — Услышав внизу звонок, я молил Бога, чтобы это была ты. — Он замолкает. — Может, по скайпу поговорим?
— Нет, — отказываюсь я. Специально не стала по скайпу звонить.
— Ну хорошо, — быстро соглашается папа, хоть он и разочарован. — Рад, что вы с Элоиз немножко поговорили.
— Да-а, — отзываюсь я. Пальцем ноги я провожу линию на мамином коврике. Непонятно почему, глаза наполняются слезами. Значит, рано я решила, что выплакала все на год вперед.
— Я знаю, что обидел тебя, — мягко начинает папа. — И маму тоже. — Это признание только усиливает желание разреветься. — Понимаю, что извинениями всего не поправишь. А мне много чего предстоит поправить. Много чего выстроить заново. Но я бы очень хотел снова завоевать твое доверие. — Он сглатывает слюну. А вдруг он тоже плачет? Эта мысль немного пугает меня.
Родителям плакать не положено. И бояться не положено. Врать тоже. Правда ведь? Мне казалось, я знаю все правила. Но выяснилось, что правил нет.
— Пока не могу себе этого представить, — говорю я папе, вытирая влажные щеки.
— Понимаю, — отвечает он, вздохнув. — Давай постепенно, шаг за шагом. Знаешь… — Я жду продолжения. Не исключено, что будут еще неожиданные сюрпризы. Неожиданные сюрпризы. Тетя Лидия точно сформулировала. — Я мог бы приехать в Хадсонвилл этим летом. Например, в начале августа. Что ты насчет этого думаешь?
— То есть через две недели? — спрашиваю я, глядя в мамино окно. Небо подсвечено розово-оранжевым, скоро сядет солнце. Интересно, как будет здесь с папой. — А зачем?
— Я думаю, нам будет полезно увидеться, — объясняет папа. — Лично. Поэтому-то я и хотел, чтобы ты прилетела во Францию, — продолжает он. — И при личной встрече я бы рассказал тебе наконец всю правду. Хватит уже мне вести двойную жизнь.
Двойная жизнь. Прямо как в фильме про шпионов. Криминал, темные делишки. И это про моего папу, про его дела. Он пытался вести двойную жизнь, но оказалось, что это невозможно. В конце концов приходится выбирать, по какой дороге пойти.
— Саммер? — зовет папа, потому что я молчу. — Ты не будешь возражать, если я приеду? — спрашивает он. — Скажу сразу, когда я разговаривал с твоей мамой, то поделился с ней этой мыслью, и она вроде не возражает… — Он осекается, но явно не теряет надежды.
— Я не против, — наконец говорю я. Что сейчас мне еще остается — только быть не против. Это не значит, что я простила отца или поняла его действия. Но я готова дать ему возможность высказаться.
Выдохнув, отец благодарит меня. Говорит, что завтра позвонит маме обсудить детали и забронирует билет.
— Ты ведь знаешь, я люблю тебя, — говорит он. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отвечаю я. Не могу сказать: «Я тоже тебя люблю». Пока не могу.
Повесив трубку, я рассеянно бреду в свою комнату. Кладу распечатку папиного письма с номером телефона на стол. Смотрю на постер Ренуара с сестрами у фортепиано и чувствую укол в груди. Картина больше не кажется мне по-детски наивной. Но, наверное, пришло время перемен. Я снимаю постер со стены, там теперь пустота. Надо придумать, что туда повесить.
Поставив руки на бедра, я оглядываю комнату и замечаю свое отражение в треснутом зеркале. Вот она я: развалившийся узел на макушке, мокрые щеки, лицо как с картины Пикассо, голубая маечка, одинокий плетеный браслет. Фрагментарная картинка отражает, как прошел день. Разговор с папой, с Элоиз — все это сейчас у меня перед глазами.
Я вспоминаю, что накануне вечером тетя Лидия рассказала мне о нашем последнем задании: это будет автопортрет. Ко мне — удивительное дело — приходит вдохновение, и я лезу в рюкзак. Достав камеру, я нацеливаю ее на отражение в зеркале и делаю снимок. Автопортрет. Саммер, осколки. Я улыбаюсь. В этом что-то есть. Получается, мне не нужно, чтобы папа нарисовал мой портрет. И чтобы тетя Лидия сфотографировала меня, хотя мне очень нравится подаренное ею фото. Я могу сама себя запечатлеть.
Уже начинает темнеть, когда я с камерой и телефоном сажусь за стол. Подсоединив камеру к ноутбуку, я загружаю на него все фотографии. Будто передо мной разворачивается в обратном порядке мое лето: вот место для купания, вот почтальон в Нью-Йорк-Сити, вот мокко со льдом. Но лето ведь не кончилось. Я могу сделать еще много фотографий.
Отправив несколько фоток себе на телефон, в том числе и автопортрет, я загружаю их в инстаграм. Если Элоиз все-таки добавит меня, то сможет их увидеть. Просматривая ленту, я слышу сильный раскат грома. Отложив сотовый, я встаю и вглядываюсь в темноту за окном. Вдруг начинается ливень, вода льется с неба, громко падая на землю, будто выплескивается из гигантских ведер. Кажется, на сегодня в прогнозе не было дождя.
Я спешу из своей комнаты, чтобы успеть закрыть окна в гостиной. Но они уже закрыты. Наверное, мама вернулась. Неудивительно, что я ничего не слышала: я была погружена в телефонный разговор и в фотографии.
— Мам? — зову я, заглядывая в кухню.
В углу Ро лакает из миски воду, но мамы нет. Может, она у себя? Посмотрев в забрызганное дождем окно, я пытаюсь разглядеть крыльцо. Мама там, сидит на мягкой скамейке.
— Мам? — повторяю я взволнованно, когда открываю дверь и выхожу. Наверное, надо было захватить зонт, но на крыльце сухо: крыша над ним достаточно большая, чтобы защитить его от стихии. Дождь потоками льется со всех сторон.
