Я замираю. У меня перехватывает дыхание. Смотрю на Элоиз, гадая, скажет ли кто-то из нас что-нибудь о маках или о картине. Неловкая тема. Если Элоиз и думает о Fille, по ней не скажешь. Она поднимает на меня широко раскрытые глаза.
— Саммер, — говорит она, — фотографии просто потрясающие.
Я в некотором смущении выключаю дисплей.
— Спасибо, — отвечаю я. — Но в них нет ничего особенного. С такой шикарной камерой кто угодно сфотографирует…
— Не кто угодно. — Элоиз протестующе мотает головой. — Поверь мне. Мои родители — художники. Ну то есть… ты и так знаешь. — Она краснеет, но продолжает. — Я практически всю жизнь провела в художественном классе. Правда, я не так хороша, как хотелось бы маме. — Она закатывает глаза. — Так или иначе, суть в том, что я узна́ю настоящего художника.
— Художника? — повторяю я и скептически усмехаюсь, но сразу замечаю серьезное лицо Элоиз. — Ой, — говорю я, — ты серьезно, что ли?
Элоиз кивает.
— Тебе бы где-нибудь выставляться со своими фотографиями, — добавляет она.
Я снова смеюсь.
— Где? В инстаграме? — Сказав это, я тут же понимаю, что мысль не так уж плоха. Вдруг мои фото и вправду лучше, чем я думала? Я ощущаю небольшой прилив гордости. Вдруг люди захотят увидеть их, узнать историю моего лета?
— Я обожаю инстаграм, — говорит Элоиз. Потом, глянув искоса, она нерешительно спрашивает: — Не хочешь меня добавить?
— Ладно, — отвечаю я, тоже нерешительно. — Твоя фамилия Эверетт? — Я замираю в напряженном ожидании.
Элоиз отрицательно качает головой.
— Лакур, — с улыбкой говорит она. — Мама была согласна только на такой вариант.
Я улыбаюсь в ответ. Элоиз Лакур. Приятно познакомиться. Но ее улыбка быстро блекнет. Наверное, как и я, Элоиз понимает, что все это закончится, не успев начаться.
— И что, ты уезжаешь в Нью-Йорк? — спрашивает она, глядя на мой собранный чемодан на полу. — Уже точно?
— Точно, — уверенно говорю я, радуясь своей решительности.
— А еще в Ле-дю-Шеман приедешь?
Я лишь пожимаю плечами. Я и правда пока не знаю.
— Или, может быть, в Париж? — предлагает Элоиз.
Париж. Точно. Там папа проводит осень, зиму и весну. И Вивьен с Элоиз тоже.
— Может быть, — отвечаю я. Об этом я пока думать не могу. Обо всем этом.
— Прости, пожалуйста, — тихо говорит Элоиз. Она переводит взгляд с чемодана на меня, и ее глаза полны слез. — За то, как я обращалась с тобой этим летом. Вообще-то я… не такая.
— Кажется, я уже это поняла, — говорю я и прикусываю губу, чтобы самой не расплакаться. Мое сердце, похоже, открывается. И объятия тоже.
Раньше я думала, что Элоиз похожа на Скай Оливейру. Сейчас мне трудно их сравнивать. Если только сама Скай не такая примитивная, какой кажется на первый взгляд. Такое вполне может быть.
Вытерев глаза, Элоиз торопливо поднимается.
— Ну что ж, не буду мешать собираться, — говорит она и, неуклюже наклонившись, одной рукой приобнимает меня.
Это так неожиданно, что я не успеваю обнять ее в ответ. И она направляется к выходу.
— Постой, — говорю я ей вслед. — Вот… раньше хотела сказать. Я не такая уж милая. Ты — это да.
Элоиз, наклонив голову, улыбается в ответ.
— Ну, мы же наполовину сестры, non?
Сестры. На этот раз я позволяю слову остаться. Полусестры. Как это смешно, будто две половинки целого. Но это и есть мы с Элоиз.
Элоиз выходит, и я слышу, что она возвращается в свою комнату. Я встаю и на минуту замираю, изучая свое отражение в разбитом зеркале. Ко мне приходит вдохновение, и я, поднеся камеру к глазам, делаю фото своего расколотого отражения. И тут у меня появляется одна мысль. Порывшись на кровати, я нахожу провод, чтобы подсоединить камеру к компьютеру. Стучусь к Элоиз и одалживаю ее мобильник, обещая сразу же вернуть. Немного поколебавшись, она дает мне его. Горячо поблагодарив ее, я вместе с телефоном, камерой и проводом спускаюсь в гостиную.
Там сажусь за стол и подсоединяю камеру к компьютеру. За окном над Рю-дю-Пэн ярко-синее небо. Я пересылаю все фотографии сама себе и за несколько кликов с помощью телефона Элоиз загружаю снимки в инстаграм. Это мой первый пост после отъезда из Хадсонвилла. Когда на экране появляются фотографии — снимки, сделанные из такси, и мой крутой расколотый автопортрет, — я испытываю чувство удовлетворения, будто завершила очень важное дело.
Я все еще пишу подписи, когда замечаю, что одна из фотографий — автопортрет — уже получила лайк и комментарий. От Хью Тайсона. Сердце замирает. «Классная фотка, Саммер, — пишет он. — А я тут впервые пошел на курс фотографии. Нам надо как-нибудь обменяться опытом». Лицо горит. Что это значит? Из-за моих снимков он решил, что я хожу на курсы фотографии? Он хочет встретиться?
Я кликаю на профиль Хью, будто это может дать мне подсказку. На последней фотке, размещенной несколько минут назад, окно гостиничного номера, выходящее на белый купол Капитолия. «Проснулся посреди ночи в столице и пишу плохие стихи. Как и завещали отцы-основатели», — говорится в подписи.
Я улыбаюсь. Раньше не замечала у Хью чувства юмора. Я вообще его плохо знаю. Интересно, что он сейчас делает в Вашингтоне, Ди-Си? И тут я набираюсь храбрости и, поставив лайк под его фоткой, пишу: «Ты там с президентом собрался встречаться, что ли?» Я откинулась на спинку стула. И горжусь собой — и сама не верю в реальность происходящего. Но знаю, что теперь, увидев Хью, уже не буду, как раньше, смущаться и пугаться.
Через секунду под моим комментарием появляется ответ. У меня внутри все замирает. Хью ответил! Получается, он в сети прямо сейчас, по ту сторону океана. «Ха-ха, не совсем, — пишет он. — Я с родителями приехал, скукотища. У тебя, похоже, лето проходит гораздо интереснее?..» Я улыбаюсь во весь рот. Хоть это и невозможно, я как-то общаюсь с Хью Тайсоном. И у меня получается! Я могла бы продолжить, ответив на его комментарий. Но решаю, что пока хватит. Во мне зарождается надежда. Может, мы с Хью продолжим разговор в Хадсонвилле. Лично. Так, пожалуй, будет даже лучше.
Все еще широко улыбаясь, я выхожу из инстаграма и по привычке заглядываю в почту. Одно непрочитанное письмо, отправлено вчера. От Руби. «С днем рождения, лапочка. Надеюсь, ты волшебно проводишь время во Франции. Прости, что я этим летом не слишком часто выхожу на связь. В глубине души мне кажется, нам полезно побыть на расстоянии. Не знаю. Но мне тебя не хватает. Нам надо будет столько всего друг другу рассказать, когда ты вернешься. Люблю тебя, Руби».
Я выдыхаю. Только вчера я подумала, что вдали от Руби обрела чувство свободы. Теперь понятно, что она испытывает то же самое, и это объясняет все происходящее со Скай-Остином-Генджи — ее новую жизнь — в инстаграме. Но старой обиды у меня больше нет, даже при том что Руби написала в конце не «люблю тебя дважды», а просто «люблю тебя». Наверное, это нормально. И при чем тут вообще «дважды»? Может, это что-то значило, когда мы были маленькие, но не каждой традиции суждено выдержать испытание временем.
