— Pas maintenant, — Вивьен говорит строгим голосом. — Sois polie. Dis bonjour
[20].
Я сижу не шелохнувшись, прислушиваюсь, но не понимаю ничего, кроме bonjour. Элоиз скрещивает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз, по-хозяйски.
— Здравствуй, — говорит она сердито и возмущенно, как школьник, которого заставили вслух читать домашнее задание.
Уверена, в ближайшее время мне не придется переживать из-за того, что она поцелует меня в щеку.
— Привет, — бормочу я, язык не слушается.
Вспоминаю, как в детстве обожала книжку Eloise о веселой девочке, которая жила в «Плазе» в Манхэттене. Теперь же все положительные ассоциации с этим именем быстро блекнут.
— Ты правда из Нью-Йорка? — допытывается Элоиз.
У нее прекрасный английский, акцента почти нет. Я вижу, что она беззвучно критикует меня, присматривается к моим растрепанным вьющимся волосам (я пытаюсь незаметно их поправить) и к пятну апельсинового сока на белой футболке (турбулентность, облилась).
— Не из города Нью-Йорк, — уточняю я, недовольная тем, что мои щеки заливает румянец. — Это как бы севернее Нью-Йорка. — Я тереблю браслеты. У меня нет сомнений, что, узнав про Хадсонвилл, Элоиз лишь сморщит свой вздернутый носик.
Вообще-то как только я подумала о Хадсонвилле, сразу поняла, кого мне напоминает Элоиз — мою одноклассницу Скай Оливейру. Определение «дрянная девчонка» будет для Скай слишком ласковым. Она и ее безупречные подружки в фирменных ботильонах слоняются по школе в поисках новой жертвы. Надо же, Скай и ей подобные есть и во Франции.
Вивьен приближается к столу и протягивает мне огромную кружку, больше похожую на супницу, до краев наполненную самым густым за всю мою жизнь горячим шоколадом. Вкуснятина. Я благодарю ее и делаю глоток, наслаждаясь теплой, насыщенной сладостью.
— Вау, — говорит Элоиз с издевкой. — Саммер, тебе оказывают поистине королевский прием. — Я смотрю на нее поверх своей огромной кружки, жалея, что у меня не хватит смелости вылить ее содержимое Элоиз на голову. Руби смогла бы, таким, как Скай, ее не запугать. — Мне maman
[21] никогда не делает chocolat chaud, — добавляет Элоиз, прислоняясь к дверному косяку.
— Элоиз, давай и тебе сделаю. — Вивьен непроницаема. Она ставит на стол изящные тарелки с цветочным рисунком, корзинку золотистых круассанов и баночки с джемом. Я слежу с благодарностью, голод разыгрался не на шутку. — Садись, поешь с нами.
Пожалуйста, не надо с нами есть, пожалуйста, не надо с нами есть.
— Нет времени, maman, — огрызается Элоиз, откидывая великолепные, как у принцессы, волосы. Я сразу чувствую облегчение. — Мне пора собираться на занятия. — Она бросает на меня подчеркнуто надменный взгляд, будто мне следует завидовать тому, что у нее занятия. Я не реагирую, продолжаю пить свой шоколад.
— Тогда не надо было так поздно ложиться, — говорит Вивьен, садясь возле меня со своей огромной кружкой шоколада. — Сегодня вечером опять уходишь?
— Наверное, с Колетт и остальными, — лениво говорит Элоиз, изучая свои ногти — они короткие, покрыты бледно-розовым лаком и с крошечными черными сердечками в центре.
Какая прелесть, наверное, эта Колетт. Я представляю двойника Элоиз и, едва не содрогнувшись, беру тарелку.
— D'accord
[22]. — Вивьен продолжает пить шоколад. — Меня все равно не будет, я сегодня ужинаю с месье Паскалем. — Она секунду молчит, затем берет круассан и хлебным ножом разрезает его пополам. Задумчиво бросает взгляд на меня, потом снова на дочь. У меня появляется нехорошее предчувствие. — А знаешь, Элоиз, — добавляет Вивьен наигранно будничным тоном.
Нет. Нет. Не-е-е-т.
— Oui, maman? — отвечает Элоиз, в ее голосе слышатся подозрение и сомнения. И тому есть причина.
— Может, — продолжает Вивьен, намазывая джем на половинку круассана, — тебе взять вечером с собой Саммер?
В яблочко! У меня душа уходит в пятки, к самым шлепанцам. Понятное дело, Вивьен старается помочь в моей ситуации, ведь я оказалась здесь без отца и без цели. Но общаться с Элоиз и ее злобным окружением мне хочется не больше, чем засадить в себя хлебный нож. Я украдкой смотрю на Элоиз и вижу, что та бросает уничтожающие взгляды на мать. Хотя бы в этом мы с ней едины.
— Нет, э-эм, не стоит, — слишком громко вступаю в разговор я и хватаю из корзинки еще теплый круассан. — Я вообще-то не люблю компаний. И… я выдохлась. Смена часовых поясов, вы понимаете… — Пока я это говорю, ко мне и вправду приходит усталость.
— Ну, посмотрим, как будешь себя чувствовать, — Вивьен обращается ко мне, затем снова смотрит на Элоиз. — Вы идете в Café des Roses
[23] на бульваре Дю-Томп, non? Во сколько? — спрашивает она дочь.
Я вспоминаю, как таксист назвал бульвар Дю-Томп главной улицей, но решаю, что сейчас не самое лучшее время, чтобы проверять подлинность этой информации. Лицо Элоиз горит.
— Около девяти, — цедит она сквозь зубы, будто сам процесс причиняет ей боль. После чего бросает еще один свирепый взгляд на Вивьен, разворачивается и с недовольным видом уходит из кухни. Это напоминает мне мою ссору с мамой на кухне, там, за океаном, целую вечность назад.
— Должна извиниться за дочь, — тихо произносит Вивьен. Она берет половинку круассана и откусывает крошечный кусочек. — У нее… сложный период сейчас.
Сложный период? Из-за чего? Закончился кондиционер для волос? Мальчик ей не улыбнулся? Вместо ответа я беру пример с Вивьен: разрезаю круассан на половинки (неодинаковые), каждую намазываю клубничным джемом и откусываю большой кусок. Джем кисло-сладкий, с мелкими семечками, а круассан слоистый и масляный, как и положено. По крайней мере, в кулинарном отношении мой день удался.
— Этим летом Элоиз занимается в художественном классе для lycée, то есть для учащихся старших классов, — продолжает Вивьен, ложечкой помешивая шоколад.
Не знаю точно, пытается ли она объяснить «сложный период» Элоиз или просто заполнить тишину.
Я киваю и продолжаю жевать. Все-таки я немного завидую, очень бы хотела заниматься по какой-нибудь интересной летней программе. Однако моя практичная мама всегда советовала летом работать.
Работа.
— Ой, я ведь должна была стать — м-м-м — кем-то вроде папиного ассистента? Вы знаете, где его студия?
Вивьен рассеянно кивает. Она встает и подходит к окну.
— Вот это и есть студия, — говорит она, указывая на красный сарай. Ее кольца сверкают на солнце. Она достает из заднего кармана пачку сигарет и открывает окно.
