Инга не выдержала и спросила про кольцо.
– Нет его больше, – ответила сестра.
Хорошо поговорили по душам, нечего сказать! Инга выпила почти всю бутылку (сестра к своему бокалу, кажется, так и не притронулась), но от ярости не чувствовала опьянения. Было у Инги такое свойство – когда злилась, спиртное ее не брало, только злость крепчала. В тот вечер она решила дополнить картину еще одним сочным и ярким мазком. Попросила одну подругу из числа тех, кто не был знаком с Инной, позвонить сестре и настойчиво поинтересоваться, почему Алексей перестал отвечать на звонки и вообще не дает о себе знать. Подруга была совершенно не в курсе Ингиных дел (познакомились, когда отдыхали на Крите, иногда перезванивались, раза два в год вместе пили кофе и болтали о пустяках). Инга сказала, что Алексей – это ее любовник, который вдруг пропал с горизонта – вдруг заболел или даже умер? Мужчинам среднего возраста свойственно скоропостижно помирать.
Другая бы на месте Инны поделилась с сестрой. Это же так естественно – сказать родной сестре, что тебе сегодня звонила незнакомая женщина, кажется, любовница Алексея. Или сказать, что теперь-то ты начинаешь догадываться, куда Алексей мог тратить деньги… Сестра ничего не рассказала о звонке, зря только Инга старалась.
Дома все шло не так, зато на работе все шло так, как хотелось Инге. Новая фирма, новые сотрудники, своя рука – владыка. Офис обновился практически полностью, за исключением Элеоноры Леонардовны и главного механика Игоря Мартыновича. Элеонору менять не хотелось (привыкли друг к другу), а Мартынычу все никак не удавалось найти замену, такого человека, чтоб и в технике разбирался, и в документообороте, и при этом не слишком усердно дружил бы с зеленым змием. Мартыныч же, чувствуя, что дни его сочтены, из кожи вон лез от усердия и изображал такую личную преданность, что можно было бы его и не менять. Личную преданность Инга ценила. Оставалось только уточнить, до каких границ она простирается. Например, урезать зарплату на треть и посмотреть, что будет. Когда все хорошо, легко быть преданным. А вот стоит только хвост слегка прищемить, как лояльность тут же исчезает.
Водителей Инга тоже перетрясла, но не так сильно. Избавилась от всех, кого считала «невменяемыми», то есть от тех, кто хоть раз позволил себе оспаривать распоряжения или пробовал качать права. Она считала, что от невменяемых надо избавляться сразу же после того, как только они проявили свою невменяемость, и всегда говорила об этом Алексею. Но Алексей не любил увольнять, бил на жалость (у всех семьи), объяснял невменяемость не столько характером, сколько нервами. Можно подумать, что только у водителей работа нервная! У большинства «невменяемых» хватило ума беспрекословно написать заявление об уходе. Ясно же, что если хозяйка не хочет, чтобы ты у нее работал, то нечего упираться. Добра не будет. Те, кто отказывался увольняться «по-хорошему», огребал один за другим два строгих выговора. Было бы желание, а повод всегда найдется. Третьего выговора, после которого администрация имеет право уволить сотрудника, не спрашивая его согласия, не дожидались даже самые упертые – приходили в отдел персонала и писали заявление.
«Санация»
[4] (именно так про себя называла увольнения Инга) весьма положительно сказалась на работе компании. Поняв, что Инга Олеговна шутить не любит и «спускать на тормозах» ничего не станет, народ заметно подтянулся. Настолько, что даже месячный расход топлива снизился на восемь процентов (воровать стали меньше), а коэффициент выпуска на линию
[5] увеличился на шесть сотых. И вообще, все показатели, которым полагалось увеличиваться, увеличивались, а те, которым полагалось уменьшаться, – уменьшались. Инга еще раз убедилась в том, что единственный истинно верный способ управления основан на страхе. Миром правит кнут, а не пряник, что бы там ни твердили хипстеры с МБА. Жаль, что нельзя ткнуть Алексея носом в нынешние показатели, чтобы доказать, что она всегда была права. Ну прямо хоть отчет ему на зону высылай – ха-ха!
Партнеров Инга тоже привела в чувство. Перевод бизнеса на новое юридическое лицо, на новую фирму, сопровождался перезаключением всех договоров. Каждому из партнеров Инга сообщила, что теперь отношения будут строиться «на букве», то есть на том, что написано в договоре. Никаких «входов в положение» и «поправок на особые обстоятельства», которые при Алексее стали нормой, больше не будет. Учтите и, если что, не обижайтесь – прижму по закону, с уплатой всех положенных штрафов и неустоек. На всякий случай, вдруг кто не знает, Инга уточняла, что она – юрист, причем не только по образованию, но и по призванию. Партнеры учли, пока никого прижимать не требовалось. Ингу позабавило то, как вдруг изменился тон поздравлений с Восьмым марта. Раньше партнеры поздравляли ее сухо, деловито, шаблонно-дежурно, а в этот раз почти все прислали донельзя пышные, изобилующие превосходящими степенями поздравления. Вроде бы пустячок, а показательно. Элеонора, кстати говоря, отметила, что в последнее время у нее на общение с партнерами стало уходить гораздо меньше времени. Оно и верно – пререкаться да уговаривать почти не приходится.
По вечерам, после непременной релаксирующей ванны с эфирными маслами да морскими солями, Инга любила рассматривать себя в зеркале. Утром некогда, днем – тем более, а на сон грядущий сам бог велел радоваться и думать о хорошем. Зеркало неизменно радовало: пятый десяток пошел (ого!), а фигура как в восемнадцать. И это без строгих диет и изнуряющих занятий в спортзале. Инга ела что хотела и сколько хотела (правда, не обжиралась – не имела такой привычки), а в бассейн попадала не чаще двух-трех раз в месяц, на большее не хватало времени. Правильная конституция, хорошая наследственность (отец с матерью тоже были худыми).
Как-то само собой получилось так, что Инга во время вечерних сеансов перед зеркалом стала хвалить себя. Сочетала самолюбование с самовосхвалением и ничего предосудительного в этом не находила. Верно же говорят: пока сама себя не похвалишь, никто тебя не похвалит.
– Ты молодец! – говорила Инга, обращаясь к своему отражению. – Ты все всегда делаешь правильно! Ты умнее, сильнее, главнее…
Отражение кивало, соглашаясь. Настроение улучшалось с каждым словом. Но еще сильнее оно улучшалось, когда Инга разворачивала карту Тверской области (на компьютере было не так вкусно, а вот развернуть карту и поводить по ней пальцем – самое то) и находила недалеко от Твери нужную точку – поселок Алешкин Бор. Рядом с поселком находилась исправительная колония номер двенадцать, в которой отбывал срок Алексей.
Какое совпадение: Алексей сидит в Алешкином Бору! Анекдот! Жаль только, что смеяться над этим анекдотом приходится в одиночку! Сестра не поймет, в чем тут прикол, ей про бывшего мужика лучше лишний раз не напоминать. Инга даже подумывала о том, чтобы как-нибудь, когда ей будет совсем нечем заняться (такого не бывает, дела есть всегда, но почему бы не помечтать?), съездить в Алешкин Бор, полюбоваться пейзажами, прокатиться вокруг колонии. Разумеется, без свидания с Алексеем. Инга считала, что после возмездия Алексей для нее умер. В ее мире такого человека больше не существовало. Какие свидания могут быть с покойниками? О покойниках можно только вспоминать. Ни о ком не вспоминалось так приятно, как об Алексее. Изменилась общая окраска связанных с ним воспоминаний. Даже воспоминание о нанесенном ей оскорблении больше не вызывало ярости – только усмешку. Если в сражении, растянувшемся на долгие годы, последний решающий удар остался за тобой, то можно и усмехнуться. Имеешь право.
