– За устную пять тысяч! С рассмотрением документов или без рассмотрения, цена одна и та же.
Алексей не ориентировался в стоимости юридических услуг, но по выражению лица Владимира Ильича понял, что тот нарочно запросил много, явно в надежде на то, что нежелательный клиент возмутится и уйдет несолоно хлебавши.
– Хорошо, пусть будет пять тысяч, – Алексей достал из бумажника красно-оранжевую купюру и положил на стол. – Вы помните обстоятельства моего дела или напомнить?
– Прекрасно помню. Я советовал вам признать вину и…
– Я имею в виду улики, – перебил Алексей. – Улики и показания «потерпевшей».
– Помню. Неопровержимые были улики. И к показаниям потерпевшей невозможно было придраться. Выход у вас был только один – надеяться на смягчение приговора, а не на оправдание. Вы это хотели услышать?
– Нет, не это. Я хотел бы, чтобы вы, как человек, изучивший мое дело, и опытный юрист, ответили мне на один вопрос. Если абстрагироваться от всего и рассмотреть мое дело как каверзную юридическую задачу…
– Ничего каверзного в вашем деле нет! – вставил адвокат.
– Нет так нет, – согласился Алексей. – Суть не в этом, а в том, что можете ли вы допустить, чисто логически, что я невиновен? Что меня действительно подставили? Усыпили и, пока я спал, сфабриковали все улики? В нашей колонии отбывало срок несколько врачей, в том числе один уролог из Твери. Он подтвердил все мои подозрения. Как врач. С научной точки зрения. Пока я был без сознания, эта якобы потерпевшая исцарапала меня, исцарапала себя моими руками, потерлась об меня, добыла мою сперму, ввела себе во влагалище… Хотите, я объясню в деталях, как все происходило? Мне все представлялось гораздо сложнее, чем урологу с пятнадцатилетним стажем…
«Нужны резиновая перчатка, шприц-десятка, лейкопластырь, немного вазелина и презерватив, – объяснял уролог Игорь Стоянович (отец его был болгарином). – Впрочем, можно обойтись и без перчатки. Все очень просто: раздеть, уложить набок, прилепить лейкопластырем презерватив к пенису, смазать палец вазелином, ввести в задний проход и помассировать простату. В выделившемся секрете будут присутствовать сперматозоиды. Набрать шприцом из презерватива, ввести во влагалище – вот главная улика и готова. По уму еще надо потереть как следует одно-другое, чтобы создать признаки длительного взаимодействия…»
– Не надо объяснять! – мотнул головой Владимир Ильич. – Я примерно представляю… Но не могу понять, что вам от меня надо! Хорошо – пусть такое возможно! Хорошо – пусть вы знаете, что вы ни в чем не виноваты! Но вы же понимаете, вы же должны понимать, что ни следователя, ни судью подобным логическим допущением убедить нельзя! Избранная вами линия защиты была заведомо провальной! Так любой прест… любой обвиняемый может заявить, что его подставили, и тогда…
– То есть вы, как юрист и человек, знакомый с делом, можете допустить, что меня подставили? – Алексей смотрел прямо в глаза адвокату, пытаясь угадать, о чем тот думает, пытаясь понять, имел ли Владимир Ильич свой корыстный интерес в его осуждении (Инга могла заплатить) или же просто пошел по пути наименьшего сопротивления, в первом случае у Алексея не было никаких шансов добиться желаемого. Во втором шанс был, хоть и небольшой. – Речь идет только о том, можно ли допустить такую возможность…
– Вам-то это зачем?! – простонал адвокат, скривившись, словно съел что-то кислое. – Вы же сами знаете правду. Никто ее не знает лучше вас! Зачем вам мои допущения? Какой в них прок, особенно после отбытия наказания? Зачем ворошить старое? Вы хотите оправдаться? Избавиться от судимости? Да она погасится гораздо скорее, чем вы добьетесь оправдания! Оправдания вы вообще не добьетесь, не тот случай! Судимость за совершение тяжких преступлений погашается через шесть лет после отбытия наказания. Сколько вы уже на свободе? Год? Два?
– Можете вы допустить, что меня подставили? – повторил Алексей. – И можете ли сказать это одному человеку? Без протокола, просто сказать, что вот, я как юрист, знакомый с делом, могу допустить, что оно сфабриковано. Мастерски, гениально, но сфабриковано. Это все, что я от вас хочу. Никаких последствий не будет. Ваша репутация не пострадает. Вы просто скажете это одному человеку, и на этом все. Я готов заплатить вам по двойному или даже тройному тарифу.
Владимир Ильич покосился на лежащую на столе купюру и спросил:
– Кому я должен это сказать?
– Моей дочери.
– Зачем?
– Она не верит в мою невиновность.
– Хм! – усмехнулся Владимир Ильич. – Знаете, если уж говорить начистоту, то я тоже в нее не верю. Сказать, конечно, можно все, что угодно, но мне кажется, что вы все же сделали то, в чем вас обвинили. Так что прошу меня простить, но…
Владимир Ильич развел руками (ничем, мол, помочь не могу) и отвел глаза в сторону, но Алексей успел заметить в его взгляде нечто неприязненно-колючее и понял, что Инга заплатила адвокату за то, чтобы он не слишком старался.
– Вам ничто не грозит, кроме заработка, – Алексей обвел глазами комнату. – Не хочу показаться неделикатным, но ваши дела, судя по всему, идут не самым лучшим образом. Клиенты в очередь не выстраиваются, и даже на помощника у вас нет денег. Табличку у входа сами, небось, драите?
– Не ваше дело! – вскинулся Владимир Ильич. – Может, я просто не склонен пускать пыль в глаза! Об адвокатах люди судят по их делам, а не по антуражу!
– Сайт, однако, у вас весьма… э-э… антуражный, – гнул свою линию Алексей. – Контраст с офисом разительный, я поначалу даже подумал, что не туда попал… Неужели вам не хочется заработать и заодно облегчить душу? Две выгоды и никакого риска. А, Владимир Ильич? И выньте вы, наконец, руку из-под стола. Я же к вам не счеты сводить пришел…
– Моя душа в облегчении не нуждается! – взвизгнул адвокат. – И где мне руки держать, я лучше вашего знаю! Забирайте ваши деньги и уходите!
Алексей неторопливо (вдруг передумает?) достал из кармана бумажник, убрал в него купюру, так же неторопливо сунул бумажник в карман, встал и сказал:
– Жаль. А я-то думал…
Договаривать не стал, просто махнул рукой и пошел к двери.
– Постойте! – окликнул его Владимир Ильич.
Алексей удивленно обернулся.
– Верните, пожалуйста, мою карточку, – попросил Владимир Ильич. – У меня их мало осталось. Все никак не соберусь напечатать, занят очень…
Алексей понимающе усмехнулся. Вернулся к столу, отдал визитку и ехидно посоветовал:
– Не переутомляйтесь. Работа – это не самое главное в жизни.
Владимир Ильич ничего не ответил. Рывком открыл верхний ящик стола и начал рыться в нем с преувеличенно сосредоточенным видом, давая понять, что аудиенция окончена. Алексей полюбовался недолго бликами света, игравшими на обширной лысине адвоката (в уме мелькнуло выражение «светлая голова»), и ушел. Выйдя на улицу, вдруг пожалел, что при нем нет маркера – так сильно захотелось написать что-нибудь гадкое на вывеске адвокатского бюро «Грунин, Агафонский и партнеры». Устыдившись столь мальчишеского, хулиганского желания, Алексей быстрым шагом пошел по Маросейке к кофейне, возле которой ему удалось припарковаться.
