– Знаю, – ответил я. – Как кузнечики, только их много и жрут все подряд.
– Правильно, – кивнул Барат и вновь перешел на «сказительский» тон. – И было лунолицых так много, как саранчи в плохой год. Они сожгли все города у моря. Сожгли все города между морем и горами. Сожгли все города рядом с горами. И наконец, остановились у входа в долину. Высокие каменные башни и стены остановили их. Злые наездники начали пускать стрелы, что затмили собой солнце, и пускали их три дня. Но защитники спрятались в башнях, и стрелы не причиняли им вреда. Тогда лунолицые разозлились еще больше, срубили все деревья, что были рядом, и построили хитрые машины, что метали камни. И метали они камни еще три дня и разрушили и башни, и стены… Ты слушаешь? – захотел убедиться мой сказитель, оборачиваясь.
Имитировать интерес не приходилось – я был увлечен не на шутку.
«Слушаю! Да я записываю, блин! Монголоидные кочевники, стена и башни на входе в долину. Саранча – бич урожаев. Конечно, я слушаю!»
– Да, да, да! – закричал я, хлопая в ладоши.
– К тому времени мудрые старейшины отправили всех женщин и детей в горы, а мужчины остались, чтобы задержать лунолицых. Те напирали своей несметной ордой, а горцы отступали, сваливая на голову захватчиков камни. И так они забирались все выше и выше в горы. У злых лунолицых воины и лошади стали задыхаться. И остались только самые храбрые горцы и самые отважные лунолицые. И дошли они до места, когда отступать уже было некуда. И была там битва, и гордые горцы победили. Врагов изрубили в куски и побросали в самую глубокую пропасть.
И с того места – а звалось оно Пайгала – и пошли заново все горские племена. Разошлись оттуда воины искать своих женщин с детьми и основали новые племена и села. А некоторые храбрецы остались жить там. Понял?
«Ну-ну. Остались жить на верхотуре, а когда спустились проверить, ушли ли захватчики, оказалось, что прежнее место занято», – переиначил я, подытоживая информацию.
– Понял. Вот только не понял, а как они на канате стали ходить?
– Не перебивай старших! – рассердился собеседник. Впрочем, его сердитость была напускной. – Сейчас расскажу.
Жизнь высоко-высоко в горах была тяжелой. Но люди привыкли там жить. Только себя они считали горцами, а жителей долины – нет. И вот однажды один бедный-бедный пастух пас отару овец. С неба упал орел и схватил овцу. Он поднялся невысоко и полетел к гнезду. А пастух увидел, что овца была не какой-нибудь соседской, нет! Была овца его собственной. И была она у него последней. Горючими слезами залился пастух, а потом его объял такой гнев, что схватил он камень и кинул в орла. И таким сильным был его гнев, что камень попал в цель. Орел отпустил овцу, и та упала на землю. Побежал пастух, чтобы забрать себе и мясо, и шерсть, но оказалось, что путь к овце ему преградила пропасть. А через нее перекинуто упавшее дерево. Деваться пастуху было некуда, взял он в каждую руку по камню и пошел на ту сторону. Дошел, взвалил овцу на спину и пошел обратно. Вот с того пастуха и стали люди в Пайгале канатоходцами, а со временем и звать их стали пайгалами.
«Ох уж мне этот фольклор… Все дели на два, если не на три. Но интересно».
Колеса арбы вновь стали оказывать на меня гипнотическое действие, и, уже засыпая, я сонно спросил Батара:
– Так ты пайгал или дорча?
– Я!.. – вскинулся он, возмущенный, оборачиваясь. Но, увидев, что я почти уже сплю, добавил миролюбиво: – Я дорча, Оли. Но мама у меня из пайгал.
Проснулся я оттого, что мы остановились. Я приподнялся на локте и увидел, что дорога идет через мелководную в этом месте речку. Из-за брода караван вытянулся в ниточку, и образовался небольшой затор из повозок. Увидев, что я проснулся, Барат махнул кому-то рукой.
– Буддал подъезжал, хотел говорить с тобой. Увидел, что спишь, – уехал. Просил позвать, когда проснешься.
Я увидел, как ко мне приближается Буддал верхом на тонконогом скакуне.
«И моего Буцефала тоже везут где-то. Хоть бы дали погладить… Когда же я теперь смогу на него сесть? – подумал я, с удивлением отметив про себя, что скучаю по коню. Скучать скучаю, а ведь даже имени у коня нет. Или обычай такой, что «детскому» коню имя не положено?»
Буддал приблизился, как-то странно сидя в седле.
– Здравствуй, Олтер, – сказал он, остановив коня.
«Виделись же уже сегодня».
– Здравствуй, Буддал Нест, – поддержал его торжественный тон я.
– Еще вчера я хотел сделать тебе подарок, – произнес купец, посматривая на мой кинжал, лежащий со мной рядом. Увидев, что я поймал его взгляд, он улыбнулся и пояснил: – Но не успел. Мы как-то так быстро разошлись…
«Ага. Увидел, что наследнику стали подарки делать, и засуетился – побоялся последним оказаться. И что же ты можешь подарить увечному? Меч? Книгу? От книг я бы не отказался. Вот только читать толком Олтер еще не научился. Но это дело наживное».
Буддал неловко заерзал в седле, нелепо изогнулся, поворачиваясь назад, и достал из-за пазухи белый комочек.
– Кролик?! – не сдержав удивления, воскликнул я.
– Кролик?.. – опять захохотал Ливси. – Нет, Олтер, это не кролик. Это твой друг на долгие годы. В далекой стране за морем эти собаки ценятся за свою преданность. Пока он еще слишком мал и не успел понять, кто его хозяин. Но стоит тебе покормить его седмицу-другую, и он привяжется к тебе на всю жизнь.
– А какой он будет, когда вырастет? – спросил я с интересом.
– Это мне неизвестно, – виновато пожал плечами Буддал. – Мой товарищ по торговым делам привез суку из-за моря, которую ему продали за баснословные деньги. Собака оказалась непраздной и через два месяца ощенилась. Мой младший сын Фиддал случайно увидел выводок и выпросил себе одного. И одного я взял себе.
«Вот заливает. Подцепил где-то дворнягу и теперь развешивает лапшу на уши бедному мальчишке».
Я взял на руки крохотный комочек. Комочек заскулил и попытался залезть ко мне под мышку.
– Чего же ты боишься? – ласково спросил я его. – Трусишка!..
И засмеялся.
– Точно! – воскликнул я. – Трусишка – кролик! Я назову его Кролик – Кайхур!
– Вообще-то поговаривают, что это весьма свирепая порода, – неодобрительно заметил купец. – И уши у него маленькие, а не большие, как у кролика.
– Это моя собака? – спросил я его.
– Твоя, – был вынужден согласиться Буддал.
– И я могу назвать ее как хочу? – задал следующий вопрос я.
– Можешь, – кивнул купец. – Но…
– Значит, буду звать его Кайхуром, – не слушая возражений, громко сказал я и поднял щенка высоко над головой.
Барат, услышав знакомое слово, обернулся, посмотрел на щенка в моих руках и рассмеялся.
– Вот уже и люди смеются… – забурчал купец. Видимо, недоволен, как отнеслись к его подарку. А нечего дворняг всяких подсовывать! – Мой младший сын Фиддал назвал своего пса Хиндурином – Лютым. Ты, кстати, сможешь с ним познакомиться. Он будет учиться в одной с тобой школе и жить там же.
