– Слушай команду! Перезаряжай трофейные тюфенги – и огонь по копьеносцам! Пробьем азепам тропинки в их рядах!
Великий князь Торог Корг
Сотня лучших бойцов стражи, что когда-то воевали бок о бой со мной, а после стали кирасирами Аджея. Я знаю каждого из них в лицо, я помню их еще зелеными юнцами… Воины уже оседлали коней и построились в две ровные шеренги, словно на параде, их глаза устремлены на меня, и в них читается готовность следовать за мной прямо в пекло, готовность выполнить любой приказ. Такое подчинение рождает лишь бесконечная вера в командира – и от осознания этого в душе рождается целая буря чувств. Но главное из них – гордость за своих воинов и за себя.
А ведь как я волновался, глядя им в глаза всего пару дней назад…
– Вы всё знаете, но скажу вам еще раз: я доверился лехам и сдался с остатками гарнизона в Волчьих Вратах, когда наша гибель была неизбежна. Но я не мог обречь жену и сына на голодную смерть в заваленных катакомбах и потому с радостью позволил лехам себя обмануть. Они обещали сохранить жизнь сдавшимся, обещали почетный плен под королевские гарантии – но вместо этого вынудили моего отца, короля Когорда, сдаться им, пригрозив казнить мою семью. Это моя вина.
Вы знаете, что они обманули короля, подло захватили его при обмене – и спровоцировали моего названого брата Аджея Корга на атаку, заранее подготовив ловушку! Они разбили войско Рогоры, практически уничтожили его – а я даже не смог отомстить предателю, ударившему отца в спину!.. Это моя вина.
Вы знаете, что после всего этого я принял титул великого князя из рук Якуба, короля лехов, и пришел в родную землю с войском врага. Вы знаете, что я помог им без боя занять Рогору – хотя я руководствовался лишь желанием избежать лишней крови. Но мы пришли сюда – и герцог Бергарский был уверен, что не сможет взять крепость, а значит, не сможет подчинить и Рогору. И тогда я был готов драться с названым братом и убить его, чтобы стать единственным наследником отца и приказать вам сложить оружие – потому что моя семья по-прежнему в заложниках и, потерпи Бергарский неудачу под стенами Барса, моих ближних ждала бы жестокая смерть. Вы это знаете.
Я трижды предатель: я предал память отца, предал Рогору, предал названого брата. Более того, я предал самого себя и дело, которому служил. И все ради того, чтобы спасти свою семью. Заслуживаю ли я вашего уважения? Нет. Заслуживаю ли я прощения? Нет. Может быть, лишь понимания…
Но также вы знаете, что через два дня у стен Барса появится войско Заурского султаната, войско мамлеков. Они покорили половину Востока, они наступают в Гиштании, теснят ругов, теперь же решили покорить и Рогору. И если мы не остановим их, заурцы сгонят уцелевших воинов в свое войско и бросят их на своих врагов, а всех женщин возьмут силой и заставят рожать им детей! Вы знаете их обычаи и как они ведут себя на захваченной земле, знаете, что, если мамлеки возьмут верх, Рогоры не станет!
И сил выстоять в этой борьбе в одиночку у нас уже нет. Нам нужна помощь лехов, нам нужна помощь Бергарского и короля Якуба. Я присягнул Республике и вынудил принять присягу своего названого брата Аджея Корга… Только так мы сможем сохранить если не полную независимость, то хотя бы самих себя.
Но, даже объединив силы сейчас, мы не выстоим в Барсе – в крепости слишком мало припасов, а блокировав здесь войско, заурцам будет достаточно обстреливать нас из мортир да морить голодом. И прорваться мы тоже не сможем – сегодня Барс находится слишком далеко от обжитых земель. Потому в крепости остается только небольшой гарнизон, потребный для защиты замка, – он задержит врага и выиграет время, пока основная армия отступает к Лецеку.
Судьба гарнизона предрешена, вряд ли кто из нас уцелеет. Я говорю «нас», потому что я возглавлю оборону – только мне подчинятся и лехи и рогорцы. И именно я должен сделать это во искупление собственного предательства… В крепости остаются лишь добровольцы, я обращаюсь к вам, потому что мне нужна сотня латных всадников на случай вылазки. Если среди вас найдутся те, кто готов драться под моим началом, – шаг вперед. Если…
Мою речь обрывает громкий звук сделанного шага – точнее, четырехсот шагов. Ибо все две сотни воинов единым монолитом шагнули вперед. На мгновение у меня перехватило горло…
– Воины, час настал. Враг прорвался за вал и сейчас истребляет наших ополченцев прямо под стенами замка. Мы должны помочь им отступить в крепость. Гойда!
– Гойда!!!
Вскочив в седло крупного черного жеребца (назвал Вороном в честь съеденного в Волчьих Вратах скакуна), ткнул его каблуками сапог в бока. Выучившись ездить верхом в степи, я легко обхожусь без шпор – и Ворон послушно подается вперед, подчиняясь приказу.
– Ворота!
Бойцы второй хоругви лехов спешно поднимают на северную стену четыре уцелевших орудия. Ну да, стрелков среди них немного, да и вооружены они в основном самопалами, эффективными лишь на близкой дистанции. А вот с пушками можно попробовать сбить врага с вала.
Десяток оставшихся у ворот воинов спешно разводят створки, пропуская мой отряд.
– Пошел!
Более сильный толчок каблуками, команда – и перешедший на легкую рысь Ворон проносит меня через отрытую арку. Следом не отрываясь едут кирасиры.
Справа раздается призывной сигнал – панцирная сотня пана Ясменя, укрывшаяся до того во рву, вливается в наши ряды. Старый вояка правильно попридержал людей – объединенный удар будет более сильным, да и момент для атаки сейчас наиболее благоприятен.
Заурцы, оседлав гребень вала, безнаказанно расстреливают наших пикинеров-ополченцев, по всему фронту их теснят вооруженные копьями азепы. Тоже ополченцы, но лучше вооруженные и снаряженные, имеющие больше боевого опыта… Именно сейчас между земляной стенкой и строем пикинеров их набилось не менее пяти сотен – и именно сейчас мы, на скаку огибая вал с восточной оконечности, заходим им точно во фланг!
– Гойда!!!
Залп самопалов пробивает широкую просеку в строю азепов, в последний миг успевших развернуть копья в нашу сторону. И потому в первые секунды наш таранный удар встречает лишь кучка уцелевших копейщиков, разрозненных и неспособных оказать реального сопротивления.
Древко пики ощутимо дергается и тут же наливается непривычной тяжестью – сноровисто вырываю граненый наконечник из тела заурца и бросаю Ворона вперед. Очередной противник нацеливает острие копья в грудь жеребца – увожу коня в сторону и с силой вонзаю пику в присевшего на колено врага.
Скакун делает чересчур резкий рывок влево, и я не успеваю вытащить копье, застрявшее в животе врага. Что же, пришел черед палаша: длинный клинок с хищным свистом покидает ножны – а уже через несколько секунд его сталь обагрилась кровью…
– Бей!
Алпаслан, баш каракуллукчу серденгетчи
Удушливая вонь пороховой гари забивает нос, ей вторит тяжелый запах крови, повисший над полем боя. Точнее, над площадкой между валом и крепостным рвом, ставшей местом жесткой схватки: азепы насмерть стоят против атаковавших их панцирных всадников и перехвативших инициативу копейщиков врага. Не меньше трети наших ополченцев погибло в момент флангового удара кавалерии, в чистом поле этой атаки было бы достаточно, чтобы обратить наших ополченцев вспять.
