– Кто здесь командир?! Кто приказал оставить позицию?!! – Резко осадивший своего жеребца офицер рейтар возмущен до предела – видимо, пославший его полковник счел, что мы бежим. Идиот…
– Я командир!!!
Злость в моем голосе несколько смутила рейтара, и, подъехав ко мне, он сбавил тон:
– Послушайте, меня послал полковник Шуев. Он удивлен вашим маневром. Разве вам был отдан приказ?
– А разве вы видели хоть один сигнал знаменщиков воеводы после обстрела высоты? Я нет. Но, судя по числу атаковавших холм заурцев – я отлично видел их, там тысяч пять бойцов, – нашим без помощи не удержаться! Высоту обороняют мои подданные, а враг напротив нас на фланге явно готовится к обороне! Мы не можем оставить своих – тем более я уверен, что доблестным ругским рейтарам хватит выучки и мужества выстоять в случае атаки противника.
За время моей короткой речи офицер дважды изменился в лице – при словах о молчании ставки явственно побледнел, а при упоминании о рейтарской доблести залился краской, явно приняв сказанное на свой счет. Но прежде чем он попытался бы разразиться гневной отповедью, я продолжил:
– А теперь скачите к полковнику и объясните, куда мы следуем. Нравится ему это или нет, мы подчиняемся только воеводе Ромоданскому… или его преемнику. Вам же нет! И мы продолжим движение, даже если кто-то рискнет поднять оружие на союзника!!! Скачите же быстрее, время дорого!
Приняв мои доводы и успокоившись, офицер кивнул и поскакал в сторону стройных порядков рейтар. Пикинеры все это время продолжали движение, и я пришпорил коня, стремясь занять полагающееся командиру место во главе колонны.
Алпаслан – Аджей Руга
Судя по тому что пикинеры правого фланга пришли в движение еще во время нашего с отцом разговора, брат сразу осознал опасность атаки на холм и повел рогорцев в бой задолго до прибытия вестового. Вот только заурцы столь же быстро осознали угрозу удара баталии. Азепы и часть серденгетчи уже зашли к нам в тыл, обойдя холм через захваченный редут, топчу развернули трофейные пушки в сторону приближающегося врага, и, кажется, им тащат дополнительные орудия. Самое же мерзкое в этой ситуации – вспомогательные отряды мюсселем
[22] быстро забросали ров фашинами на довольно широком участке, метров в тридцать, и уже кладут сверху осадные туры, сооружая что-то вроде мостка. А с противоположной стороны своего часа в нетерпении ждут еще около тысячи сипахов и тысячи две дели…
На правом фланге сипахи все же развалили строй пикинеров на две половины, но тут же завязли в рубке с витязями. Да, руги отобьются, я уверен: их общая численность более чем в два раза превосходит число гибнущих, но фанатично атакующих сипахов! Вот только помощь латных витязей сейчас гораздо важнее здесь, в нашем тылу…
Отец уже отправил вестового, да пока тот доберется до воевод – или кто там командует ругской тяжелой кавалерией? – да пока те осознают бедственность нашего положения… А между тем от сотни серденгетчи, зашедшей к нам в тыл и вырвавшейся вперед, нас уже отделяет всего двести шагов.
– Отец, отходим к основным силам! Они через минуту будут здесь!!!
Но несмотря на мой испуганный вскрик, старый барон медлит. Бросив взгляд назад, на три тысячи воинов, что ударили по склону холма навстречу поднимающимся вверх азепам, на батарею чудом уцелевших средних орудий, только что открывшую огонь поверх голов лехов, он лишь угрюмо ответил:
– Бросим вершину, и враг расстреляет сражающихся внизу с тыла. Две хоргуви уже поднимаются к нам – мы удержимся.
– Отец, но мы не выживем, здесь всего полсотни бойцов!
– Сынок… Подкрепление поспеет, если мы хоть немного задержим противника. Я не могу уйти – а ты, я прошу тебя, спускайся вниз!
– Отец!!!
В ответ на мое искреннее и практически детское возмущение в голосе отца прорезались стальные нотки:
– Аджей, это приказ!
Тут-то меня проняло – со мной говорил уже не родитель, а командир. Только не мой командир…
– Приказ, который я не выполню, склабин! Или ты забыл – я не давал присяги и не соглашался с твоим правом командовать, с правом любого из здесь присутствующих! Да, мое имя от рождения – Аджей Руга, но среди тех, кто поднимается сейчас на холм, я заслужил имя Алпаслан, храбрый лев! И я буду драться с ними, а не побегу, трусливо поджав хвост! Эй, воины! – обратился я к оставшимся с нами лехам. Они отлично меня понимают, за месяцы практики я полностью вспомнил язык. – Послушайте меня! Заурцы начнут атаку с залпа, затем вперед пойдут их гренадеры. Не смотрите на сломанный строй – перед стрельбой они мгновенно построятся. По моей команде садимся на колено, пропуская пули, по следующей – открываем огонь по выбежавшим вперед бойцам. Ясно?
– Да!!!
Обращаясь к воинам, я старался не смотреть на отца, ожидая найти в его глазах уже знакомую родительскую боль. И нашел, невольно мазнув взглядом в его сторону, но еще я прочитал в них гордость и уважение – и от этого на сердце как будто теплее стало!
– Садись!
Мой окрик опережает залп серденгетчи на доли секунды – но предупрежденные мной лехи, напряженно ожидавшие команды и внимательно следившие за действиями врага, успевают сесть, избежав встречи со свинцовыми шмелями.
– Огонь!!!
Залп четырех десятков самопалов и дюжины огнестрелов (считая и меня с отцом) ударил в самую гущу хумбараджи, уже замахивающихся для броска. И из двух десятков гранат к нам прилетело всего три-четыре, тогда как остальные взорвались перед порядками наступающих серденгетчи, калеча и убивая мечников.
– Клинки наголо! Бей!!!
Три десятка шагов, разделяющих нас с врагом, мы преодолеваем всего за десяток ударов сердца. И что бы я ни чувствовал до того, сейчас противостоящие мне серденгетчи воспринимаются именно как враги.
Первым мне преградил дорогу стрелок, успевший вскинуть тюфенги. Удар булатного ятагана, способного прорубить даже кованый доспех, отклонил дуло огнестрела, и выстрел обжег лишь кожу на щеке. Обратное движение, замах, нацеленный в горло, – и голова серденгетчи подлетает в воздух.
Блок подставленной под рубящий удар плоскостью клинка – и с шагом вперед я наискось рублю открывшуюся шею мечника. Его товарищ чуть промедлил, и стремительный укол в руку заставил воина выпустить оружие. Серденгетчи с воем схватился за покалеченную кисть, лишенную двух или трех пальцев.
Следующий противник атаковал саблей, рубанув от себя. Резко нырнув под клинок, сближаюсь с ени чиры и с яростью вонзаю острие ятагана ему в живот, пропоров кольчужную рубаху.
Вокруг меня кипит ожесточенная рубка, лехи, далеко не самые худшие фехтовальщики, сражаются с яростью обреченных. Серденгетчи же, ошеломленные неудачей первых мгновений схватки, поначалу подались назад под бешеным напором склабинов. Однако оправившись, они противопоставили врагу отменную выучку и выпестованную десятками поколений ени чиры воинскую храбрость. И сейчас схватка идет на равных – да вот только толпа азепов уже на подходе.
