— Не могу, — почти печально произнес Шершень. — Они многое видели. Такое уж у меня правило, свидетелей не оставлять. А проку мне сейчас от девочек нет. Хотя они обе и хорошенькие. Я бы с ними поразвлекся, кабы помоложе был. А сейчас мне девочки уже без особого интереса. Сейчас у меня другой интерес. Прав ты, Скунс, стареем мы оба. Все больше уюта хочется, комфорта, и чтобы вокруг все на цырлах бегали и каждый каприз спешили исполнить. На зоне у меня все это было, а тут потруднее. Тут без денег люди суетиться не хотят.
— Это да, — поддакнул ему Епифан.
— Вот ты мне одно ответь, Скунс, как тебе удалось добиться от тех троих твоих ребят такой преданности? Как я их ни расспрашивал, а я умею очень хорошо выпытывать у людей правду, они мне про тебя так и не раскололись. Как ты добился, что они молчали про тебя до последнего?
— Они ничего про меня не знали.
— Да, они тоже мне так говорили. Выходит, не врали, да?
Епифан помотал головой. Вид у него был потрясенный и подавленный одновременно. Все же он был не таким уж закоренелым злодеем, и новость о том, что по его милости три человека погибли страшной и мучительной смертью, а две молодые девушки тоже скоро погибнут, вызывала в нем раскаяние. Но затем Епифан взглянул на пластины, которые все еще держал в руках, и снова приободрился. Ценность двух этих вещиц с лихвой окупала жизни каких-то там нескольких человек.
Шершень снова заговорил:
— Когда трое твоих ребят стали на участке шуровать и мои старые тайники один за другим вскрывать, да Муху со Шмелем утилизировать, я маленько на них осерчал. Думал, это они Муху и Шмеля прикончили. А они, выходит, по твоей указке действовали. Муху и Шмеля ты сам укокошил, а тех троих прислал, чтобы они трупы утилизировали. Так? Сам возиться не пожелал, им это дело поручил?
— Они искали вот эти камни. Камни мои! За ними я своих ребят и посылал.
— А по пути велел им избавиться от двух трупов, которые найдут. Или про трупы ты им ничего не говорил?
Епифан молчал.
И Шершень хмыкнул:
— А! Я все понял. Ты же у нас мастак, людей втемную использовать. Ты и этих троих использовал. Ты один знал, где лежат тела Мухи и Шмеля. Ты же сам покойничков в эти укромные уголки и определил. И туда же ты тех троих своих помощничков и направлял. Якобы в поисках сокровища, а на самом деле, чтобы они нашли тела и что-нибудь с ними сделали.
— Они мастаки на такого рода дела. Им не впервой. Значит, ты за ними следил?
— А что еще мне оставалось? Они мне мешали, копошились каждую ночь на моем участке. Днем хозяйка туда-сюда шныряла, подруги, родственники, постоянно днем в доме было полно народу. Не подступиться. И ночью не лучше. Твои помощники мои захоронки искали. Конечно, я был против этого. Но что я мог? Их было трое, а я, по твоей милости, остался один. Что мне оставалось? Лишь следить за ними. Я решил, пусть они ищут. Пусть даже похоронят или спрячут Муху и Шершня, в мои планы тоже не входило, чтобы полиция нашла их тела. Там мигом связали бы их смерти со мной. А мне этого было не надо.
— И ты не боялся, что пропустишь момент, когда мои ребята найдут камни?
— Камни эти большие, незаметно их не унесешь. Я же помнил, какие они, сам их закапывал. Днем твои ребята сюда бы сунуться не осмелились, оставалась ночь. А ночью я был тут как тут. В общем, мы с тобой квиты. Ты забрал у меня двоих, я забрал у тебя троих. Сейчас для ровного счета возьму вот эти пластинки, и будем считать, что мы с тобой в расчете.
— Как? — ахнул Епифан. — Обе?!
В его последнем слове слышалось все. И возмущение наглостью Шершня, но было и смирение, что одну из золотых пластин ему придется все же отдать. Да, потерю одной пластины Епифан бы еще как-нибудь перенес. Но расстаться сразу с двумя, он был не согласен.
— Они мои! — завопил он, даже не озаботившись тем, что его вопль могут услышать. — Это наследство моего брата!
— Да, я помню ту сказочку, которую ты нам троим скормил, когда явился просить нашей помощи в этом деле. — Голос Шершня звучал насмешливо. — Только вот в чем загвоздка, не оставлял тебе брат никакого наследства. Я ведь навел справки, твой брат был предан своему научному руководителю — профессору Герасимову. Предан до мозга костей. Можно не сомневаться, останься Коля жив, он бы торжественно преподнес золотые пластины этому своему профессору. Ты остался бы ни с чем!
— Колька написал мне в письме, что ему посчастливилось добыть золотые пластины неслыханной ценности. Он подробно описал, как спрячет их, чтобы вывезти из страны. Просто так их бы тибетцы никогда не отдали, Коля это понимал, поэтому и покрыл золотые пластины толстой коркой бетона, который потом еще и размалевал снаружи. Камни стали похожи на дешевую подделку, которые изготавливались в тех краях, чтобы затем транспортировать вниз в долины поближе к туристическим местам и продать там доверчивым лохам — иностранцам. Этот бизнес тибетцы освоили в совершенстве. Членам экспедиции неоднократно приходилось натыкаться на попытки, продать им подобные «исторические реликвии». Так что все знали, что эти камни ничего сами по себе не стоят. Один дурак профессор, конечно, из лучших побуждений, все же пытался их как-то оправдать. Но профессор вообще был с большими странностями, так что ему простительно. Но я дико благодарен, что старик приволок эти камни сюда. Останься они там, в Тибете, как бы я их заполучил?!
— Не ты, — поправил его Шершень. — Не ты, а я заполучил их!
— Нет! Не отдам!
И медиум вцепился в свои пластины.
— Тупица, — почти ласково произнес Шершень. — Я же тебя застрелю.
— Стреляй, если хочешь привлечь сюда всех вокруг! К тому же я не так прост, как ты думаешь. Или ты считаешь, что я молча проглотил исчезновение моих помощников? Решил, например, что они отправились отдохнуть на недельку к морю, да? Я не дурак! Я понял, что ты до них добрался. И, отправляясь сюда, я оставил письмо с подробным рассказом и перечнем всех твоих «заслуг». В случае моей смерти доверенный человек, до которого ты еще не добрался, передаст письмо в полицию. Можешь не сомневаться, это произойдет совсем скоро. Если через час я ей не перезвоню, полиция будет знать, что ты взялся за старое. И тебя сразу скрутят!
— Пусть сначала найдут.
— Ты вынужден будешь скрываться.
— Я и так скрываюсь.
— Но не так, как придется. На тебя объявят настоящую охоту. Ты будешь вынужден залечь на дно. И кому бы ты ни предложил пластины, будут знать, что они «горячие», а сам ты в таком положении, что не можешь торговаться. Тебе дадут за них копейки. И даже так ты все равно не сумеешь воспользоваться украденным у меня!
Видимо, слова Епифана показались Шершню заслуживающими внимания. Он призадумался.
— Ладно, — произнес он затем. — Одна пластина тебе, другая мне. И разбежались.
— Договорились!
Епифан не скрывал своей радости. А вот Сашу договоренность двух бандитов совсем не радовала. Похоже, эти двое теперь окончательно помирились. И значит, песенка Саши спета. Просто стоять и ждать от этих двоих милосердия не приходится, надо действовать быстро и самостоятельно.
